Здравствуй, папа! - Амелия Борн
Крамольскому это все явно ни о чем не говорило. Но вот выражение моего лица, очевидно, дало ему понять, что дело серьезное. Взяв мою руку, он буквально втащил меня внутрь магазинчика винтажных духов, и я, оказавшись там, даже сглотнула от подступившего волнения.
– Я понятия не имею, как они звучат, – призналась Владу негромко. – У моей мамы никогда не было ничего подобного и быть не могло. «Же Озе» – это… это настоящие французские духи! Для своего времени они были, знаешь, этаким олицетворением роскоши. Красивой жизни….
– Я ни черта не понимаю в том, что ты говоришь, но мне нравится просто смотреть на твое лицо в этот момент, – усмехнулся Влад. – Определенно, мы должны их купить, раз они так на тебя действуют.
Я решительно замотала головой.
– Ты что, не слышал, что я сказала? Это винтаж! Они безумно дорогие. Говорят, сам Ги Лярош в завещании запретил выпускать «Же Озе» после своей смерти. Оригинальная формула этих духов навсегда утеряна…
– Я понял только одно – эти духи имеют огромную ценность для тебя. И я хочу их купить.
– Я не могу!
– Зато я могу, – усмехнулся он.
Подойдя к прилавку, Крамольский на английском попросил показать нам «Же Озе». Владелец магазинчика, мужчина уже в возрасте, понимающе улыбнулся и заметил:
– Они очень подойдут вашей леди.
А потом, отперев ключом витрину, протянул мне драгоценный флакончик.
Руки чудовищно дрожали, когда я с трепетом сжала в ладони это произведение парфюмерного искусства, флакон которого был выполнен не менее именитым и легендарным дизайнером – Сержем Мансо.
Вскрыть пробку я не решилась. Так и поднесла флакончик целиком к носу и… забыла как дышать. Да что там – вообще обо всем на свете забыла!
Это был невероятный аромат. Тот, который никогда не забудешь, услышав его хоть раз. Удивительно цельный, который совершенно не хотелось раскладывать на ноты, потому что весь он – настоящая гармоничная мелодия. Неповторимая и уникальная.
– Знаешь, что означает название? – спросила я Влада, наблюдавшего за моей реакцией.
– Нет, – откликнулся он коротко. А я, ощущая странное волнение от тонкого аромата и направленного на меня взгляда серых глаз, едва смогла вымолвить:
– «Я осмелилась»….
– Мы их берем, – решительно сказал Влад и прежде, чем я успела бы возразить, добавил:
– Пусть это будет символом того, что я хочу, чтобы ты тоже… осмелилась.
– На что? – выдохнула, не в состоянии разорвать этих зрительных уз, протянувшихся между нами сейчас.
– Ну, например… – теперь глаза Крамольского смеялись, но вместе с тем в их глубине пряталось нечто такое, отчего мое сердце вдруг заколотилось, как бешеное. – Например, поцеловать меня.
– Прямо здесь? – приподняла я брови.
– А почему нет?
– Я деликатно отвернусь, – подала голос Алиса.
Я улыбнулась и сжала в ладони прохладное стекло флакона, после чего, не давая себе времени на лишние размышления, поднялась на цыпочки, чтобы легонько коснуться своими губами губ Влада.
– Же Озе…. – выдохнула едва слышно. – Этого достаточно?
– Пока – да, – хрипло шепнул он в ответ. – А после… я хочу, чтобы ты осмелилась на самое главное.
– На что же?
– На то, чтобы позволить нам всем стать счастливыми. Вместе.
– Я переживаю…
Эмма произнесла эти два слова в который раз, и я, пожалуй, разделял ее чувства. Но в то же время совсем не хотел поддаваться панике. Ни сейчас, ни впредь.
Алиса была под присмотром няни, которую мы вызвали из лучшего агентства. И няня, и Лисенок, кажется, были совершенно удовлетворены тем, что остаются в компании друг друга, поэтому поводов для беспокойства не имелось.
Зато имелось кое-что другое – а именно, возможность побыть наедине друг с другом в течение целого вечера и, как я надеялся, ночи. К тому же, в любой момент мы могли связаться с Алисой и убедиться в том, что с ней все в порядке. Вот и сейчас, сидя напротив Эммы и ожидая, пока нам принесут севиче из гребешка, я думал о чем угодно, но только не об опасности, грозящей нашей дочери.
– Позвони ей.
Протянув смартфон Эмме, которая воззрилась на него, вскинув брови, я улыбнулся.
– Или не позвони. Я все предусмотрел, уверяю.
Эмма раздумывала ровно минуту, после чего сделала глубокий вдох и, кивнув на телефон, сказала:
– Твоя взяла, Крамольский. Но знай, что в любой момент я могу пожелать услышать голос дочери.
– Как и я, – мгновенно откликнулся в ответ на произнесенные слова, и Эмма рассмеялась.
Мы попробовали принесенные блюда. Довольно экзотические для тех, у кого на столе подобное было впервые, но все же довольно вкусные.
– Что это? – спросила Эмма, насадив на вилку кусочек гребешка.
– Волк сказал, что это совершенная экзотика. Морские деликатесы, масло из виноградных косточек, немного соевого соуса… вот и вся заправка. Кстати, по легенде, гроб апостола Иакова был облеплен именно гребешками.
Эмма покачала головой и, улыбнувшись, уделила все свое внимание принесенному блюду.
– У меня лишь два вопроса, – сказала она, прожевав севиче. – Как поварам удалось приготовить настолько вкусное блюдо? И кто такой Волк?
– Вот как? – мгновенно откликнулся я. – И это все, что тебя волнует?
Я и сам уделил внимание тому, что нам принесли. Пожалуй, лучшего и желать было нельзя.
– Как приготовили повара это блюдо – я тебе не скажу. И сам не знаю, – признался я, пожав плечами и откинувшись на спинку стула.
Смотрел на женщину, сидящую передо мной, и понимал, что в данный момент хочу только одного. Варварски завершить этот вечер, взвалив Эмму на плечо, и, донеся ее до своей пещеры, воспользоваться положением.
– Но на вопрос, «Кто такой Волк?» – отвечу. Это мой приятель. Волков Олег. Владелец нескольких ресторанов, в том числе, этого.
Окинув взглядом помещение, в котором мы с Эммой ужинали, я поднялся из-за стола и, подав матери моего ребенка руку ладонью вверх, проговорил:
– Ты же не будешь против, если мы
