Татьяна Веденская - Гений, или История любви
Даже сами преподаватели, которые осмелились поставить Соне незачеты, были изумлены не меньше остальных. Соня молчала в ответ на их вопросы и упреки, и они чувствовали себя просто негодяями последними, которые ущемляют обделенного жизнью человека. Сволочи просто!
Проблемы с учебой Соню беспокоили, но не сильно и не до конца. Ее жизнь разделилась на важное и прочее, и к прочему, так уж получилось, была отнесена и учеба. Соня вообще не возражала, если бы ее из Гнесинки исключили. Карьера пианистки ее не прельщала, музыка в ее чистом, считай, научном виде была ей глубоко безразлична, а для клавишника в музыкальной группе ее умений уже было достаточно. Да что там, их хватало, что называется, за глаза. Также к прочему было отнесено и то, чтобы Соня высыпалась, чтобы Соня вовремя ела, чтобы достаточно гуляла на свежем воздухе и прочее, прочее, прочее. Все эти вещи определенно были не более чем прочим. Важным была «Сайонара». Важным был Готье.
Именно с ним было связано все то новое, что так привлекало Соню. И в чем именно было выражено это новое — в ночных ли выступлениях в каких-то клубах, прокуренных и странных, или в поездках на какие-то кабельные телеканалы, чтобы поучаствовать в ночных шоу, которые никто не смотрит. Несмотря на то что клубы вызывали только усталость и чувство отупения, оцепенения, а все эти поиски бесплатного пиара только выматывали, не давая большого эффекта, все это чувствовалось реальным, настоящим.
Группа «Сайонара» не имела большого успеха. Случались, конечно, люди, особенно девушки, которые спрашивали о дисках, о сайте, говорили о гении Готье, но в большинстве случаев группа «Сайонара» не давала того, чего хотят люди. Люди хотели чего-то попроще. Красивых девушек в кружевном белье, простых мелодий, а то, что делал Готье, считалось неформатом. Это не было ни попсой, ни роком, ни рэпом, ни панком, ни чем-то еще, что подходило бы под стандарты.
— Стандарты — это для стада, а форматы устанавливают придурки и извращенцы, я плевал на это, — говорил Готье, когда очередная попытка пропихнуть песню на крупную радиостанцию заканчивалась провалом.
— Не надо ничего менять полностью. Этно и независимая музыка сейчас никому не нужны.
— Мне нужны, а тебе только нужны деньги и твоя милая рыжая физиономия в телике. Надо было тебе доснять твой клип — у тебя бы было меньше проблем, честное слово, — смеялся Готье.
Ингрид краснела, но терпела.
— Нам надо только сменить ритм, у них требование только по ритму, — пыталась достучаться до него она.
Все были готовы подстраиваться. Леший мог играть на басу в любом ритме, частоте и стиле, ему было все равно. Элизе было вообще все равно, как и в каком ритме отрабатывать аранжировку. Можно было бы сделать несколько аранжировок — для каждой радиостанции. Но это же был Готье.
— Я не буду ничего менять. И так все кругом крутят одно сплошное дерьмо, не собираюсь под них подстраиваться. Под тебя — тоже! — холодно добавил он, отчего Ингрид побледнела.
Группа осталась без шанса на эфиры. После «Лунной радуги» ни одна песня не пробилась на FM-волны. На клип денег не было, а на его раскрутку их не было даже в мечтах. Каналы сбыта музыки оставались закрытыми наглухо. Всем кругом было плевать, насколько хороша та музыка, которую делал Готье.
Запись альбома тоже шла медленно, почти весь год. Готье был исключительно сосредоточен на качестве. Соне это подходило вполне. Она наслаждалась процессом, а не результатом. Результат вообще не интересовал. Ей нравилось все время куда-то ехать, видеть что-то новое, пусть даже это новое — неуклюже танцующие под музыку подростки в дешевом ночном клубе. Много людей, дым, яркие искры света, скандалы и сцены — ничего от той подавляющей, непереносимой тишины ее родного дома, ее семьи. В круговерти этой шумной жизни никому не было дела до того, что Соня молчит.
Впрочем, это было не совсем так. То, что Соня молчит, как раз имело огромное значение. Это было настолько странным, настолько непривычным в мире, где все только и делали, что говорили и даже кричали о себе, что это привлекало внимание. Как абсолютно белое пятно в какофонии неестественно ярких цветов, как черный квадрат Малевича. Соня интересовала многих, она стала для группы «Сайонара» чем-то вроде пиар-повода. И хоть музыкальная составляющая ее деятельности не была весомой, ее положение в группе стало если не главным, то, бесспорно, ключевым.
Были сделаны обложки и плакаты. Ингрид решила не использовать фотосъемку из Перми. Авторские права и все такое. Ингрид была удивительно профессиональна и деятельна во всем, что касалось управления делами группы, и это признавали все. Так что Ингрид устроила отдельную фотосессию, для чего вся группа в полном составе была вывезена на пленер, на природу — куда-то в район Истры. Готье был не в восторге. Он, обычно говоривший о необходимости слушать природу, в процессе фотосъемки капризничал, жаловался на комаров, на сырость, на недостаточно красивые полевые цветы в венках, на банальность и попсовость всего того, что наснимала группа бездарностей, которых понатащила Ингрид.
— Они работают за половину ставки, исключительно из уважения ко мне, — шипела на него Ингрид. — Но если ты не прекратишь ворчать, они могут и повысить ставки, и нарисовать тебе румянец морковного цвета!
— Иня, ты все пытаешься свести к попсе. Разве ты сама этого не видишь? Ты хочешь денег, и еще больше денег. Ты думаешь, вся музыка делается ради денег? — злился Готье, когда его заставляли поворачиваться в сторону света, делать беззаботное выражение лица, улыбаться до того, что челюсти начинало сводить.
— Тебе что, трудно?
— Мне не трудно. Но это глупо, это не мое. Я не хочу быть прилизанным и намазанным, я не хочу улыбаться для публики, я хочу делать музыку.
— Но ты не сможешь делать музыку без денег, — устало парировала Ингрид.
Весь год группа «Сайонара» была кораблем с двумя рулями, и оба рулевых пытались вести его в совершенно разных направлениях. Но фотосъемка состоялась. Она была полностью раскритикована Готье и одобрена профессионалами от музыки. В кадре, который действительно стал основой будущей обложки настоящего альбома, дебютного альбома «Сайонары», были Готье и Соня-Элиза. Готье, с флейтой в руках, сидел на немного пожухшей траве, скрестив ноги, и смотрел вдаль. Лицо красивое, одухотворенное. Глаза зеленые, во взгляде чувствуется сила. Готье молод и красив… и как нельзя лучше подходит к Элизе.
В отличие от него она смотрит хмуро или, скорее, обеспокоенно. Она не сидит, а стоит, повернувшись вполоборота, на ней непонятная вышитая то ли рубашка, то ли сильно укороченная темная, как будто рваная туника. Ее ноги обмотаны какими-то непонятными кожаными веревочками крест-накрест, на ней невообразимо много фенечек, браслетов, шнурков — творчество Ингрид. Светлые волосы взлохмачены, перевязаны сплетенной в косичку кожаной повязкой. Лицо выразительное, тело гибкое. Фотограф поймал ее как бы в движении. И выглядит она первобытной, пойманной на бегу дикаркой. Ее голубые глаза смотрят вдаль, а во взгляде чувствуется какая-то смутная тревога. В ее левой руке — лук. Но стрел нет, и это казалось немного странным.
