Оливия Стилл - Жара в Архангельске-1
И вот там, где задыхаешься от сигаретного смога, слепнешь от светомузыки, глохнешь от децибелов, к тебе приходит мудрость. Истинная мудрость философа, который жил в бочке и был абсолютно счастлив.
И когда из сигаретного дыма материализовался парень в чёрно-белой майке, с пирсингом на нижней губе, когда он, ни слова не говоря, взял меня за талию и привлёк к себе, я поняла, что так всё и должно быть. Зачем слова, они не нужны. Они ничего не стоят, эти слова. Зачем кому-то знать про твою жизнь, если этот кто-то исчезнет из неё через несколько часов.
Так должно быть…»
«Воскресенье.
Проснулась с больной головой. Волосы воняют сигаретным дымом и чужим одеколоном, глаза красные, как у кролика. В ванной расслабилась, но даже она не отмыла меня от ощущения чего-то грязного и нехорошего. Весь оставшийся день пролежала в постели. Не хотелось ничего.
Парень с пирсингом на губе, с тупым взглядом примитивного животного… Ты этого хотела???
Ради этого ты начинала новую жизнь, ради этого ты возрождалась из пепла, как птица Феникс?!
Ты хотела сломать себя, рубанув лопатой по сердцу, чтобы оно не любило больше того, кого не следует любить. И что вышло? Что? Зачем всё это…
Нет, я не могу так. Меня ломает эта жизнь, она убивает во мне частичку меня. Она убивает моё второе „я“. Но ничего не поделаешь. Видимо, это моё второе „я“ — воспалившийся аппендикс, который надо срочно удалить, чтобы не погубить весь организм. Вот я и сжигаю себя на электрическом стуле собственных амбиций…
Какой смысл прокручивать в голове всё, что было, лелеять в себе обиду, взращивая её до размеров баобаба, ведь я знала, на что иду. Я позволила себе поддаться соблазну, позволила себе глупо и неразумно увлечься человеком, который не умеет любить. Я хотела отдать ему всю себя без остатка, я обожествляла его, он был всем для меня… Как я была ослеплена, одурачена, что не понимала, отказывалась понимать, что он не стоит этого. С другой стороны, я рада, что всё выяснилось, и я узнала правду сейчас, а не двумя месяцами позже. Хоть и тяжело далась мне эта правда, она подкосила меня, и тогда, валяясь в горячке на полу в своей комнате, я пережила один из самых ужасных моментов…
Когда ты любишь кого-то, так любишь, что готова на весь мир кричать об этом, готова ехать к нему за тыщу вёрст, готова жизнь отдать за него, если необходимо — и вдруг осознаёшь, что для этого человека ты не больше, чем просто игрушка, что он просто использует тебя, а на настоящие чувства просто не способен — вот что страшно. И тут уже остаётся два варианта: или продолжать играть с ним в эту игру, по тому же принципу, что и он — или выдернуть его из своего сердца, как сорное растение, и жить дальше.
Мне не больно, мне не больно…
Разрубленное на куски сердце не может чувствовать боли».
Гл. 20. Письмо
Даниил вышел из университета и, не дожидаясь Дениса, у которого была сегодня военка, сел в автобус. Обычно он ехал до Садовой, где жила Никки, и обедал у неё же. Но теперь, увидев в окно автобуса знакомые кварталы и перекрёсток, где маячил зелёной каплей светофор, Даниил не захотел вставать с мягкого сиденья и выходить на улицу, в слякоть и холод. А главное — он не хотел сейчас видеть Никки. Ему не нужна была её приторная любовь, она лишь раздражала его. И с недавних пор она особенно начала его раздражать…
Он ехал в автобусе и, глядя сквозь мутное от дождевых капель оконное стекло на силуэты домов и яркие вывески рекламных щитов, думал о том, что что-то изменилось в его жизни в худшую сторону. Может быть, осенняя депрессия? Непохоже… Но что же тогда? Почему ему так тоскливо, одиноко, беспокойно? Ведь раньше было наоборот. Что-то исчезло из его жизни, может, то, чего он раньше не замечал и воспринимал как должное.
На одном из перекрёстков автобус вдруг свернул куда-то направо. Странно, он же должен ехать всё время прямо. Значит, либо автобус не тот, либо остановку уже проехал… Даниил вскочил с сиденья и устремился было к дверям, но осёкся на полпути и опять сел. В конце концов, какая теперь разница, подумал он, ну проехал и проехал. Всё равно спешить ему некуда, пусть себе едет до конечной, а там… Впрочем, неважно. Даниилу было всё равно, куда и зачем он сейчас едет. Какая-то лень и апатия напали на него. Не хотелось выходить, вообще куда-либо двигаться. Пусть автобус везёт его куда хочет, а он будет сидеть, смотреть в окно на опустошённые осенью городские улицы и вспоминать…
Даниил жил в Архангельске с самого рождения, но плохо знал родной город. Он не запоминал ни названия улиц, ни их местоположения, ориентируясь лишь по каким-то ему одному понятным приметам. Вот старый деревянный дом, на нём вывеска «Хозтовары» — значит, следом за ним будут два тополя… Вот и они. Некогда одетые весёлой листвой, теперь облетели и лишь голые чёрные ветви их, мокрые от дождя, тянутся в серые облака…
На перекрёстке автобус опять свернул, и Даниил увидел улицу, ту самую, по которой летом шёл с Оливой. Вот и тротуар, на котором она споткнулась и на мгновение повисла у него на руке. Он вспомнил это и вдруг явственно ощутил её прикосновение, её застенчивую улыбку, восторженный взгляд её полупрозрачных голубых глаз из-под чёрных ресниц, устремлённый на него, её двухцветную чёрно-рыжую прядь волос, выбившуюся из-под заколки. Как будто всё это было только что, а не три месяца тому назад. Будто вчера было лето, а сегодня уж и осень… А завтра наступит зима. Такова жизнь, и ничего уж с этим не поделаешь…
Но почему же у него вдруг так защемило сердце при воспоминании об Оливе? Почему подкатила к горлу такая тоска? Даниил смотрел из окна автобуса на кучевые тёмно-серые облака на небе, роняющие холодные дождевые капли, и думал о том, что в душе у него так же, как и на улице — холодно, неуютно, тоскливо…
Где вот она сейчас? Где? Нет её. Конечно, есть интернет, есть аська, но… там её тоже нет. Вот уже вторую неделю она просто пропала. Не пишет, на его сообщения не отвечает. И в своём ЖЖ тоже не пишет ничего.
И тут он только понял, почему ему так плохо и одиноко. Из-за неё. Из-за Оливы. Из-за того, что она исчезла. И теперь неизвестно, когда появится. Да и появится ли…
…А автобус уже стоял на конечной остановке. Все люди вышли, и лишь Даниил сидел, не трогаясь с места, словно бы в оцепенении. К нему подошла кондукторша и тронула его за плечо.
— Молодой человек, конечная остановка!
Он встряхнул головой и вышел из автобуса. Словно бы на автопилоте пошёл, сам не зная куда. Идти ему, в сущности, было некуда. Так он и петлял бесцельно по городу, пока ноги сами не привели его к единственному пристанищу — дому Никки.
