Доротея Уэбстер - Обретение любви

— Не знаю, Роберт, не знаю, — покачала головой Камилла. — Могло ведь быть и так: ты увидел, что она осталась такой же злой и эгоистичной, понял, что ей нужен не ты, а твой успех, и сделал выбор в мою пользу.

— Могло — но не было! — воскликнул Роберт. Скулы его отвердели, на шее вздулись жилы. — Пойми, Камилла: я не хочу оправдываться и надеюсь, что у нас здесь не суд, я не подсудимый, а ты не судья. Предположить можно все что угодно. Как я докажу, что я чувствовал или не чувствовал что-то? Я приехал сказать тебе одно, главное: я люблю тебя, тебя одну и не переставал любить. Веришь ты мне? Любишь меня? Вот главный вопрос.

Да, это был главный вопрос, Камилла понимала это не хуже Роберта. Верит ли она ему? Конечно, верит! Любит ли?

— Да, Роберт, да, — тихо ответила Камилла и шагнула к нему. Он нежно обнял ее, погрузил лицо в ее волосы, вдыхая столь дорогой для него запах. Они стояли посреди улицы, не обращая внимания на прохожих. До людского ли внимания им было! Камилла понимала: наступила, может быть, самая важная минута в ее жизни. Их любовь, так бурно и свободно взлетевшая, встретилась с первым серьезным испытанием и сейчас преодолевала его. Преодолеет — значит, это действительно любовь, а не пустое увлечение. Она обретет наконец то, что так давно ждала, чего искала во внимании и преклонении Жан-Поля — и не находила. Она обретает любовь.

— Камилла, Камилла! — шептал Роберт ее имя. — Сколько раз я звал тебя там, в Довиле. И проклинал за то, что ты оставила меня, и ругал последними словами себя за то, что не смог тебя удержать.

— Ах, Роберт, — шептала она в ответ. — Я тоже проклинала, даже, мне казалось, ненавидела тебя. Но забыть не могла.

— Это главное, Камилла, это главное, — говорил Роберт, — пока мы помним друг друга, наша любовь жива. Я хочу, чтобы ты поняла то, что понял за эти дни я: любовь выше всего. Ее права абсолютны и безусловны. Среди людских желаний и страстей она — как абсолютный монарх между подданными. Разрушить любовь — великий грех. Мы не совершим его, правда?

— Нет, Роберт, не совершим, — сказала Камилла, прижимаясь к его груди и чувствуя, как бьется его сердце. — Я сейчас ощущаю нас с тобой как одно целое.

— Осталось создать это целое, — прошептал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Ребенка, Камилла, конечно, ребенка! Это будет то целое, в котором будем мы оба.

— Ах, Роберт! — только и могла вымолвить она, прижимаясь к нему все крепче.

— Камилла! — позвал он ее.

— Да, милый!

— Я хочу тебе кое-что сказать. Точнее, спросить тебя кое о чем.

— Я слушаю.

— Камилла, будешь ли ты моей женой?

“Вот оно и произошло, — подумала Камилла. — Слова, которые я так хотела услышать, я услышала, стоя посреди я Больших Бульваров, в уличной толпе. Пусть так. Что же ты ответишь?”

— Да, Роберт, буду, — твердо ответила она. И затем, оторвавшись от его груди, предложила: — Может, мы уже достаточно погуляли и теперь пойдем ко мне?

— Видит Бог, как я этого хочу, — сказал Хаген, — но...

— Что “но”?

— Через два часа я должен вылететь из Орли в Эр-Риад.

— Через два часа?! Но... Как же так? — взмолилась она.

— Может, я не полечу? — предложил Роберт. — Скажи. Одно твое слово — и я останусь здесь, с тобой.

— Нет, что ты, — даже испугалась Камилла. — Я просто растерялась. Но... Ведь ты уже опаздываешь! Езжай, езжай скорее!

— Ну вот, не успели встретиться, ты меня уже гонишь, — пожаловался Хаген.

— Езжай, противный! — гнала она его. — Где твоя машина?

— На стоянке у твоего дома.

— Пошли быстрее.

Почти бегом они достигли стоянки. Роберт завел мотор.

— Ну что, будем прощаться здесь? — спросил он.

— Нет, я провожу тебя! — заявила Камилла. — Мне еще надо проверить, действительно ли ты летишь в Эр-Риад. А как ты думал? Я теперь в статусе невесты и должна бдительно следить за каждым твоим шагом.

— Что ж, придется смириться со слежкой, — вздохнул Роберт.

В машине они молчали. Камилла, переполненная услышанным, не хотела разговаривать, молча следила за уверенными, как всегда, движениями Роберта. Внезапно до нее дошла одна вещь.

— Слушай, я даже не спросила тебя о твоей ноге, — сказала она. — Как она себя чувствует? И ребра?

— Нога чувствует себя прекрасно и передает тебе привет, — сообщил Роберт. — Первые дни была какая-то неуверенность, но уже прошло.

Наконец показались огни аэропорта. Хаген загнал машину на длительную стоянку. У стойки рейса в Аравию толпились последние пассажиры.

— Ну вот, — повернулся Роберт к Камилле, когда подошла его очередь. — Пора.

— Когда ты вернешься?

— Салон продлится три дня. Возможно, мне придется задержаться еще на день, если мы заключим какие-то сделки. Я буду торопиться изо всех сил.

— Нет, ты уж не торопись, — возразила Камилла. — Дела есть дела. Я буду ждать столько, сколько потребуется».

— Я буду думать о тебе постоянно. Как я рад, что мы помирились — ты не поверишь.

— Почему не поверю? Но я рада гораздо больше тебя!

— А ты мерила?

— А ты?

— Поторопитесь, месье, — обратилась к Хагену служащая.

Склонившись к Камилле, Роберт крепко и нежно поцеловал ее. Это был их первый поцелуй после столь долгой разлуки. И впереди — увы! — снова разлука. Но теперь она будет наполнена ожиданием, мыслями о нем. Находясь у стойки, Камилла следила, как Роберт, то и дело оборачиваясь, уходит к эскалатору. Вот он последний раз махнул ей рукой и исчез.

Глава седьмая

Откинувшись на сиденье такси, Камилла представляла себе Роберта — как он входит в самолет, летит, поглядывая вниз на ночные огни, как объясняет, уже на выставке, важным шейхам достоинства своего мотора. Вдруг в эти грезы ворвалась острая, как боль, мысль: ведь завтра у нее свадьба с Жан-Полем! Что делать?

Самое честное и правильное — пойти и все рассказать. Прямо сейчас. Но как, как она ему скажет? Это ведь означает убить все его надежды! Нет, она этого сделать не сможет. Позвонить? Но что можно объяснить по телефону? Все равно придется встречаться. Не поможет и телеграмма. Решено: она пошлет ему письмо со службой доставки, чтобы ему вручили его завтра рано утром. Пусть эта ночь пройдет у него спокойно.

Придя домой, Камилла села за письмо. “Милый, дорогой Жан-Поль! — писала она. — Я знаю, что это письмо причинит тебе страшную боль. Пока я еще не принесла ее, я хочу сказать тебе, что я не знаю более благородного, великодушного человека, чем ты. Ты всегда был моим лучшим другом — и больше, чем другом. Ты всегда приходил на помощь в трудную минуту. Почему я пишу в прошедшем времени? Видит Бог, как хотела бы я, чтобы ты остался моим другом и впредь, но я понимаю, что это невозможно. Тому, что я делаю по отношению к тебе, нет оправданий, кроме одного. Имя ему — любовь. Да, Жан-Поль — то, что было у меня с Робертом — не увлечение, не фантазия, а настоящая любовь. Теперь выяснилось, что она не только была, но она жива, она все так же крепка. Роберт приезжал в Париж, мы помирились”.