Ева Модиньяни - Джулия
Помощник прокурора и представить себе не мог, что депутат Дзани, которого он представлял себе сухим расчетливым политиком, является таким знатоком и ценителем итальянских вин.
– Вы оказываете мне большую честь, – смущенно сказал Чезена, растроганно глядя на Армандо своими воловьими глазами.
Помощник прокурора Амилькаре Чезена не был красавцем мужчиной: выпученные глаза, большой мясистый нос и тонкие губы, которые начинали дергаться, когда их обладателю отказывало самообладание.
– Нет, это вы окажете мне честь, если на минутку присядете за мой столик, – продолжал свою игру Армандо, видя, как нервно дергаются губы его собеседника.
– Как-нибудь в другой раз я с большим удовольствием… – затравленно оглядываясь по сторонам, начал оправдываться Чезена, но Армандо перебил его:
– Никаких отговорок!
Он сделал знак метрдотелю, и тот предупредительно пододвинул помощнику прокурора стул.
– Бывают же такие совпадения, – как заправский актер, говорил между тем Армандо, – перед тем, как вы вошли, я как раз о вас думал, представляете?
Метрдотель налил вино в сверкающий хрустальный бокал.
– Да, такие совпадения иногда случаются, – без всякого энтузиазма подтвердил Чезена.
Ему льстило внимание это важной шишки, он уже готов был поверить в искренность комплиментов, которые расточал в его адрес известный депутат, однако сейчас для него важнее всего была предстоящая встреча с Дианой Браун, поэтому он лихорадочно думал, под каким бы благовидным предлогом ему улизнуть.
– Действительно, какая-то мистика, – увлеченно продолжал говорить Армандо. – Едва я о вас подумал – ведь ваше имя пользуется таким уважением! – как вы, что называется, легки на помине.
– Случайность, – тоскливо бросил помощник прокурора, уже начиная подозревать, что весь этот спектакль разыгран вовсе не случайно.
– Думаете, случайность? – делая вид, будто не замечает нервозности собеседника, продолжал рассуждать Армандо. – Возможно, но только предопределенная свыше. Впрочем, сколько бы мы с вами ни ломали голову, пути Господни неисповедимы.
«Да что ему в конце концов от меня надо?» – ломал голову Амилькаре Чезена. Он так волновался, что, подняв дрожащей рукой бокал, расплескал вино на скатерть.
– Кстати, возьмем случай с Гермесом Корсини, – неожиданно сменил тему Армандо. – Когда средства массовой информации изо дня в день, из месяца в месяц общими усилиями создают определенный образ, то он прочно укореняется в сознании. И надолго. Может быть, даже навсегда.
– Безусловно, – согласился помощник прокурора, не понимая, чей именно образ имеет в виду депутат – хирурга или его, вершителя правосудия. Последняя фраза депутата насторожила его. «С этим типом надо держать ухо востро», – подумал он, стараясь ничем не выдать беспокойства, однако подрагивающие уголки губ выдавали его смятение.
– А это очень обидно, – вдруг, перестав улыбаться, холодно заключил Армандо. – Смотрите, что получается, – гениальный исследователь, блестящий хирург с мировым именем, сделавший на зависть всем головокружительную карьеру, вдруг оказался таким нечистоплотным. – Армандо сделал паузу и посмотрел на свой бокал, в котором золотилось выдержанное вино. – За каких-то два жалких миллиона пошел на одно из самых грязных преступлений. И ведь речь идет не просто о взятке в государственной больнице, речь идет о здоровье и жизни ребенка, ради которого родители готовы на все.
Армандо словно сбросил с себя маску: его голос звучал сердито, даже гневно, от веселого добродушия не осталось и следа. Помощник прокурора смотрел на него не мигая, пораженный столь разительной переменой.
– Однако против него факты, – сказал он.
– Но факты можно подтасовать, чтобы опорочить человека.
– Ну знаете, это не тот случай, – возразил Чезена. – Если бы мы разбирали преступление мафии или каморры, я еще мог бы с вами согласиться, но тут все ясно: Корсини сам себя запачкал, так что ему жаловаться не на кого.
– А если я поклянусь вам своей честью, что Корсини не виновен? Что он жертва интриг, хитро продуманных махинаций? Неужели вы даже мне не поверите?
Помощник прокурора почувствовал, что попал в западню. Он смотрел своими выпученными глазами на парламентария и гадал, какие сюрпризы тот ему приготовил. Он уже не сомневался, что влип в плохую историю, хотя и не знал пока, с какой стороны его подстерегает опасность.
– Как человеку, как частному лицу я готов вам поверить, даже готов с вами согласиться, но как представитель правосудия я обязан основывать свои суждения на фактах. На бесспорных, проверенных фактах.
– На таких, которые дали вам основание арестовать Гермеса Корсини и подвергнуть его унизительному допросу? – с иронией в голосе уточнил Армандо.
– Именно так. За всю свою жизнь я ни разу не арестовал невиновного. Если я давал санкцию на арест, значит, у меня были на то веские основания.
Теперь Чезена наконец понял: депутат намекает, что Корсини слишком важная птица, ему не по зубам. Но правда на его стороне, и он будет отстаивать ее до конца, даже если придется поплатиться за свою принципиальность карьерой. К тому же у него в руках бесспорные доказательства вины этого знаменитого хирурга, чего ему бояться?
Странно, что до сих пор нет Дианы. А если она вообще не придет? Если этот самонадеянный депутат что-то пронюхал про его отношения с младшей сестрой американской фотомодели? Впрочем, даже это не основание для паники. Интимная сторона жизни – это личное дело каждого.
– Я всегда восхищаюсь людьми, которые твердо отстаивают свои принципы, – словно подслушав его мысли, сказал Армандо и сделал небольшой глоток. – Говорят, что правда всегда торжествует, но, к сожалению, это не так.
Скорей бы уж он открыл перед ним свои карты. Помощник прокурора чувствовал, что его нервы напряжены до предела.
– Ваша мать была обречена. Она все равно бы умерла, – вдруг тихо сказал Армандо.
Чезена застыл, пораженный тем, что депутат знает о тайной боли, которая много лет жила в его сердце.
– Ее никто уже не мог спасти, – словно издалека донесся до него голос Дзани. – Поверьте, врачи сделали все, что было в их силах. Ваша ненависть к людям в белых халатах несправедлива. Вы смешиваете два понятия – месть и правосудие.
Когда-то люди верили священникам и от них ждали милости, успокоения, отпущения грехов, вечной жизни. Потом на смену жрецам веры пришли врачи и стали в своих стерильных, сверкающих белизной храмах решать человеческие судьбы, по собственному усмотрению даруя или отнимая жизнь. Чезена не мог без содрогания вспоминать жестокую агонию своей бедной матери, он был уверен, что врачи убили ее: лечили от артроза, а рак проглядели!
