Инга Берристер - Любовь одна
Дункан медленно и осторожно опустил Дороти на землю около передней дверцы пассажирского сиденья своей машины. Поддерживая Дороти левой рукой, правой он открыл дверцу. Дороти села в машину, закрыла глаза и откинулась на спинку удобного сиденья.
Дункан завел машину — тихо, почти бесшумно.
Он был хорошим водителем, но об этом Дороти знала уже давно.
Она хорошо помнила его первую машину. Дедушка Джордж оплатил половину цены, а другую — сам Дункан, из денег, которые заработал в то лето, когда закончил школу и готовился поступать в университет. Это был небольшой немецкий «фольксваген», из самой первой серии. За ярко-красный цвет Дункан тут же окрестил машину «божьей коровкой». Дороти была очень взволнована и жутко гордилась, когда он впервые пригласил ее прокатиться на своей машине.
Дороти безотчетно улыбнулась своим воспоминаниям. Улыбнулась почти незаметно. Но Дункан все же заметил— ее улыбку и довольно резко проговорил:
— Я не знаю, о чем или о ком ты думаешь, но эти мысли явно тебе приятнее, чем мое скромное общество.
Открыв глаза, Дороти с удивлением взглянула на него.
— Я о «божьей коровке» думала, — честно сказала она. — Помнишь, как я волновалась, когда ты в первый раз пригласил меня покататься?
— «Божья коровка»… — Дункан мечтательно улыбнулся. — Да, это были счастливые времена. Жаль, что они…
— Что они закончились. Что я все испортила, — с горечью оборвала его Дороти. — А ты чего хотел? Чтобы я всегда оставалась ребенком?
Она снова закрыла глаза. Ее вовсе не удивило, что он не ответил на ее запальчивый вопрос. Да и что он мог ей ответить?! Они оба знают правду.
Дороти сидела, прикрыв глаза. Двигатель работал почти бесшумно. Вокруг них была лишь темнота и замкнутое пространство машины. Все это создавало некую вынужденную интимность, которую она предпочла бы не ощущать. Чуть приподняв веки, Дороти видела сильные руки Дункана, лежащие на руле. Видела, как ткань брюк облегала мускулы на его бедрах, когда он прибавлял газу.
Ей было стыдно, казалось, что она подглядывает за чем-то очень личным, интимным. Понимала она и то, что сидеть так близко от Дункана — опасно. Ведь она едва справлялась с желанием дотронуться до него, провести рукой по его бедру, испытать упругую силу его тела, почувствовать под пальцами тепло его кожи…
Дороти с трудом подавила стон, готовый сорваться с губ, когда ее тело отозвалось на эти опасные мысли. Сладкая боль тугим комком сжалась внизу живота. Соски набухли и затвердели, четко обозначившись под мягкой тканью платья. Все ее тело ожило, чувства обострились. Дороти заерзала на сиденье, пытаясь прогнать это мучительно-сладостное ощущение.
Краем глаза она увидела, что Дункан смотрит на нее, покраснела и с тревогой глянула вниз: заметно ли, как затвердели ее соски. Но, слава Богу, мягкая ткань скрывала ее возбуж-
денное состояние. Но, может быть, существует какой-то мужской инстинкт, некое шестое чувство, которое подсказывает мужчине, что женщина находит его привлекательным и желанным, даже когда она внешне этого не проявляет?
Да нет, сказала себе Дороти. Не надо выдумывать всяких ужасов. Ничего Дункан не видит и не понимает. К тому же в машине темно. Только бы он не заметил ее возбуждения и не понял, что явилось его причиной. Такого унижения Дороти просто не вынесет! Пусть думает, что это от небольшой температуры — она же простужена…
— Ты в порядке? — Спокойный голос Дункана как будто взорвал тишину, воцарившуюся в машине.
— Нет, не в порядке. — Голос Дороти едва не сорвался. — У меня горло болит, у меня вообще все болит и…
— Ага, но ты по-прежнему будешь твердить, что у тебя всего лишь легкая простуда. — Дункан усмехнулся. — Зачем ты вообще поехала на вечер? Тебе надо лежать в постели.
— И избавить тебя от мучительной необходимости выносить мое общество. Да, лучше бы я сегодня осталась дома.
Дункан резко затормозил. От неожиданности у Дороти перехватило дыхание. Дункан остановил машину, повернулся к Дороти и взял ее за руку.
— Ну все, хватит! — проговорил он сердито. — Всему есть предел. Больше я так не могу… Какого черта ты обвиняешь меня, что я тебя избегаю?! Это ты избегала меня последние десять лет.
Это ты уезжала из города всякий раз, когда я сюда приезжал. Это ты просто-напросто переходила на другую сторону улицы, лишь бы не разговаривать со мной. Но почему? Скажи мне, ради Бога, почему?
Дороти в изумлении уставилась на него. Она вся дрожала. И не могла понять, что причина этой дрожи — то, что Дункан все еще держит ее за руку, или же гнев, который рос в ней штормовой волной, готовой прорваться наружу.
— И ты спрашиваешь меня? Но тебе ведь хорошо известно, почему я тебя избегаю все эти последние десять лет. Когда мне было пятнадцать, я думала, что ты замечательный мужчина. Исключительный. Самый лучший на свете. Я тебя боготворила. Готова была целовать землю, по которой ты ходил. Даже вообразила, что влюблена в тебя. Конечно, это были всего лишь детские фантазии, все давно миновало, — соврала Дороти, не смея поднять глаз на Дункана. — Теперь я понимаю, как неловко ты себя чувствовал тогда…
Ее голос дрогнул. Она не могла продолжать, не могла открыться до конца и сказать, что знает, какими назойливыми и неприятными казались ему ее обожание и любовь.
Он молчал так долго, что она все же рискнула взглянуть на него. Он отпустил ее руку и сидел неподвижно, глядя в окно, в темноту.
— Ты знала. Мне и в голову не приходило… Да, теперь я все понимаю, — проговорил наконец Дункан глухим и бесцветным голосом. — Мог бы сообразить, что рано или поздно ты все узнаешь. Но по глупости думал, что хорошо скрываю свои чувства…
— Пожалуйста, Дункан, не надо. Я не хочу говорить об этом, — резко оборвала его Дороти.
— И мы, как я понимаю, уже никогда не сможем быть… друзьями?
Вопрос Дункана буквально ошеломил ее. В какой-то миг его голос прозвучал почти робко, почти умоляюще, но Дороти решила, что ей это опять показалось. Она не могла найти слов, чтобы ответить ему, поэтому просто покачала головой и тихо проговорила:
— Не думаю, что я смогу… — И не сумела продолжить, сказать, что у нее просто не хватит силы воли, чтобы выносить его дружбу, когда ей нужна его любовь.
Дункан пододвинулся к ней поближе, но Дороти резко отпрянула. Она боялась, что он просто жалеет ее. А ей не нужна его жалость.
— Ради Бога, Дороти, не делай все хуже, что и без того плохо, — хрипло прошептал Дункан. А потом — это невероятно! — обнял ее, не обращая внимания на слабые протесты. — Тебе уже не пятнадцать лет, милая. И между нами уже нет никаких запретов. Теперь нам все можно.
