Всего лишь измена - Мари Соль
Но сегодня он что-то особенно долго. Написал:
«У Зарецкого горе. Схожу, поддержу».
Анатолий Зарецкий — его давний друг. Они вместе прошли долгий путь от студента к профессору. Вернее, ещё продолжают идти! Тот тоже преподаёт, но только в другом ВУЗе. Уж если эти двое встречаются, то разговор превращается в лекцию. И у тех, кто далёк от понятия рыночной экономики, в голове начинается бум.
Я написала:
«Какое горе? Кто-то умер?».
На что муж ответил:
«Нет, я потом расскажу».
«Ну, потом, так потом», — решила я, и накормила себя и Антошку. Оставила папе на ужин, вдруг он голодный придёт?
Он заявился, когда я читала в постели. Тоха, как и обычно, играл за стеной. Я разрешаю ему поиграть перед сном, раз уж это — его основная забава. Но, если щелчки не смолкают до того, как ложусь спать сама, то посылаю к нему Константина. Чтобы тот сказал своё «папское слово» и топнул ногой.
— Рыжик, не спишь? — заползает он в комнату.
Не в прямом смысле слова. Но вижу, что выпил лишку!
— Жду, когда муж вернётся с работы, — отвечаю с иронией.
— Без него не уснёшь? — улыбается Костя.
— Без него? — говорю, вскинув брови.
Костик снимает штаны. Вместо брюк надевает домашние шорты.
— Сколько там времени? Тохе спать не пора? — прислушавшись, он различает возню за стеной.
— Времени много, аж десять часов, — я киваю с укором.
— Ну, ладно, Виталь! Задержался, был повод, — бросает устало. Вроде «я сам не хотел, меня заставили».
Я опускаю книженцию:
— Так что там за горе у Толика?
Но Костя расплывчато машет рукой:
— Щас, Антохе дам чертей и вернусь!
Он уходит, соседняя дверь открывается, и до меня доносится звук его голоса. Не злой, а скорее, просящий. Костя не может быть слишком суров. Даже с теми, кто это заслуживает.
Пока его нет, я гадаю по книге. У меня на коленях не сложный учебник. Любовный роман. Мой муж не читает такого! А я не могу без историй о жизни, любви. Когда погружаешься в них, то теряешь связь с миром. Иногда это очень полезно, её потерять…
— «Любить, значит — прощать», — написано в книге.
Какая банальная истина. Это о нас с Богачёвым, наверное? Так я же простила его!
Костя приходит не сразу. Сначала я слышу, как он наспех моется. Затем шлёпанье босых ног по полу затихает у двери. В комнату входит раздетый, с полотенцем на бёдрах, зевающий Костик. Свой маленький хвост распустил, и курчавые волосы делают голову больше, чем есть.
— Ну, говори, не томи! Я же жду, — напираю с обидой, — Что за повод напиться?
— Да мы не напились, — он машет рукой, — Так, чуток выпили. Правда, Зарецкий чуть больше меня.
— Ну, ну, ну? — тороплю.
Он садится, набросив на дверцу шкафа полотенце. И летом, и зимой, Костик любит спать голым. Одеяло скрывает его ниже пояса. Подоткнув под шею подушку, он приминает её своим телом.
— Зарецкому жена изменяет, — наконец говорит.
От изумления я теряю дар речи:
— Да ладно, — шепчу.
— Серьёзно, — парирует Костик.
— Кошмар! — у меня нет других слов. Обычно мужья изменяют, а тут…
— Вот и я говорю, что кошмар. Столько лет вместе и на тебе, — тяжко вздыхает Шумилов.
— И что Толик думает делать? — ворошу одеяло.
— Он ещё не решил, весь в сомнениях, — Костик смотрит наверх, по лицу и не скажешь, что он раздосадован. Скорее, задумчив. Будто это ему предстоит решить, как поступить с нерадивой женой.
Я же люблю мыслить здраво:
— Ну, а он так уверен? Может быть, это не правда ещё?
Мой аналитик вздыхает:
— Вероятность, процентов 85 %, - отвечает он так, будто всё, чем они занимались с Зарецким — выясняли, какова вероятность измены жены.
Усмехаюсь. Не вслух, про себя! Костик не любит, когда подвергаю сомнению серьёзность расчётов:
— Ну, 15 % — немало. Надо бы с ней обсудить, припереть её к стенке.
— Он боится, — вздыхает супруг. Будто эту идею озвучивал сам, и не раз.
— Чего боится? — недоумеваю я.
Костик кусает губу, а затем выпускает её:
— Что это окажется правдой. И тогда им придётся расстаться.
Я размышляю секунду:
— А проще молчать?
— Возможно, так проще, — кивает на полном серьёзе.
У меня по спине холодок. Представляю, что чувствует Толя Зарецкий. Знать, что жена изменяет тебе и молчать, не желая её потерять окончательно. Больно, наверное…
— Жалко его, — говорю, — Ведь у них же, насколько я помню, есть дети?
Костик елозит, пытаясь улечься.
— Да, тоже мальчик и девочка, — отзывается он, — Только наоборот! Мальчик старший.
Вспоминаю Зарецких. Вживую нечасто их видела вместе. С его супругой ходили на фитнес, встречались в кафе.
— Кошмар, — говорю еле слышно.
Шумилов глядит на меня. Отобрав мою книгу, кладёт на свою прикроватную тумбочку. А затем подползает поближе, обнять. Тело его до сих пор ещё тёплое, влажное. Мягкая шерсть на груди так приятно щекочет мне спину.
— Я люблю тебя, Рыжик, — произносит он тихо.
— И я тебя тоже люблю, — закрываю глаза, ощущая себя в безопасности. Наш домашний уют никому не под силу разрушить. И любовь наша с Костиком будет всегда.
Невольно опять возвращаюсь назад. В то время, где Костик ещё не был мужем. Но так отчаянно жаждал им стать! Я передумала делать аборт, но и выйти за него не решилась. Почему-то не верилось в Костины чувства. Ну, как можно любить беззаветно такую, как я? Содержанку. Любовницу. Шлюху.
В тот день я как раз забирала свои документы из ВУЗа. Решила, что быть аспиранткой — увы, не моё. Животик уже выпирал, но не сильно. УЗИ показало, что будет девчонка. И мне так хотелось ему сообщить…
— Дольская? Вита! — позвал меня кто-то.
Алиска, моя одногруппница, которая нынче работала там секретаршей, была искренне рада увидеть меня.
— Деканат на ушах! — известила она.
— А чего? Министерство? — спросила я вяло. Токсикоз прекратился на время. Но теперь меня мучили боли в спине.
— Неа! У нас тут такое случилось вчера! Шумилов, Дымцов и Зарецкий в обезьянник попали, — ввела меня в курс дела Алиса.
Услышав фамилию Костика, я замерла:
— Как? Почему?
Шумилов, как и его приятели, был на втором курсе аспирантуры, на следующий год защищал диссертацию и метил в кандидаты наук.
«Его же попрут из учебки», —
