Прекрасная пастушка - Копейко Вера Васильевна
Он ей сам позвонил в тот же день.
— Командировка? Куда же? Снова в Африку? — спросила она, заполняя паузу, в общем-то Рите было все равно, в какую часть света отправляется Решетников на сей раз.
— Нет, не в жаркую страну, а на север нашей Родины, — натужно рассмеялся он, и, как всегда по телефону, неискренность слов или смеха прозвучала слишком заметно.
Рита почувствовала, как сама скривила губы, словно пыталась помочь ему выглядеть более естественно.
— Я еду на Таймыр, — уточнил он.
— Ого! — удивилась она, совершенно верно реагируя на эту географическую точку на карте. Как реагирует любой обыватель, которому полагается знать лишь одно: Таймыр — это далеко и холодно, и только отважные люди, преимущественно мужчины, могут поехать туда по делам.
Ей, прожившей на Чукотке столько лет, такая реакция казалась смешной. Но Рита не собиралась вводить в разговор с Сашей Решетниковым, что-то личное, тем более, что они теперь не увидятся еще лет пятнадцать, а может, и вообще никогда.
— Так, что до новых встреч, Макушечка!
— Всего тебе, Сито-Решето.
Да, вот так-то, Сито-Решето осталось дырявым, подумала Рита, опуская трубку на рычаг. Все слова и обещания снова вывалились в дырки.
Утром Рита вдруг подумала, что Решетников солгал, и она сгоряча набрала номер телефона его матери.
Рита испытала легкое чувство вины из-за своей недоверчивости и подозрительности, когда мать Саши ответила:
— Сына срочно вызвали по делам. А кто звонит, простите?
— Из оргкомитета, — туманно ответила Рита.
Что ж, Сито-Решето всегда был из таких — старые люди называют их свистунами. Обещают и свято верят, что сделают, но потом увлекаются, обещания наслаиваются друг на Друга — и нате вам: старые порывы погребены под кучей новых, которые тоже едва ли будут реализованы.
Но Рита испытала странное тепло на сердце, когда вспомнила, что он не забыл о том, что произошло десять лет назад в Ротонде с белыми колоннами, в городском саду, на самом берегу Вятки, Даже не ночью, а в третьем часу утра. Они успели до третьих петухов, усмехнулась Рита, внезапно поразившись значительности этого факта.
Помнит, а мог бы забыть. Он первый заговорил о той ночи и несколько раз сказал о… запахе.
Неужели он исчез из ее жизни навсегда?
Кто может знать ответ на такой вопрос? Даже самому Решетникову он неведом. Другое дело, он мог бы ответить на иной — хочет ли он навсегда забыть о ее существовании и исчезнуть из ее жизни бесследно?
Рита Макеева верила, что если человек чего-то не хочет, то этого не случится. А если хочет, то случится.
Что делать ей — совершенно ясно. Ванечка задал вопрос, на который она обещала ему дать ответ. Стало быть, надо этим и заняться. Ему нужен отец. Значит, она попытается выяснить, кто его настоящий отец.
Когда эта мысль впервые пришла в голову, Рита сначала рванулась с горячностью — действовать, и немедленно. Но потом остудила свой пыл. А если отец найдется, вдруг он захочет забрать мальчика?
Рита внутренне затаилась. Но чем больше проходило времени, чем больше она думала, тем яснее становилась безопасность дела, если подойти к нему не с официальной стороны.
Прояснить кое-что могла Галина Петровна, которой следует написать. Сделать это лучше прямо сейчас, потому что скоро из Анапы вернется Ванечка и вся жизнь закрутится по-другому.
Наверняка после смерти Лены остались какие-то бумаги, и Галина Петровна, если они остались, знает где.
Галина Петровна писала Рите редко, в письмах она непременно сообщала о делах на работе, хотя для Риты того куска деловой жизни теперь словно и не существовало. Чукотка стала для нее местом рождения сына. И своего собственного. Там родилась новая Рита Макеева. Вот и все. Она давно заметила за собой такую черту — она умела «чистить» свои мозги, заталкивая все, что сейчас не нужно, в дальний угол памяти.
Галина Петровна рассказывала, что Лена была человеком закрытым, красивой женщиной, самостоятельной и сильной. Рита всматривалась в Ванечку, стараясь отыскать что-то похожее. Закрытости в нем не было никакой. Мальчик распахнут настежь, что ей очень нравилось, красивый и здоровый. Поэтому ей очень хотелось узнать, а что он мог унаследовать с другой стороны, с отцовской.
Рита, конечно, понимала, что Лена не стала бы рожать невесть от кого, но кто знает… Любовь и уходящее неотвратимо время — Лене было почти сорок, когда она родила… Иногда последняя надежда заставляет женщину дать себе поблажку.
Бывает, что поздние роды — это способ избавиться от кризиса в середине жизни, который случается у многих женщин. Когда ничего не хочется, когда кажется, что жизнь прошла совершенно напрасно. А физиология понемногу напоминает о себе — женщина чувствует, что время уходит, что скоро она не сможет родить ребенка по вполне естественным причинам, а это для многих сродни концу жизни.
Рита решилась.
Она все выяснит об отце Ванечки еще и потому, что о своем отце ей ничего не удалось узнать. Она сама прочувствовала, как это плохо для ребенка.
Она рывком встала с кушетки и подошла к письменному столу.
Когда Рита заклеила письмо и потянулась к сумке, чтобы положить его туда и по дороге кинуть в ящик, то вдруг спросила себя — хорошо, она выяснит, кто отец Ванечки, но что дальше? Поедет знакомиться? Может быть, посмеялась она над собой, он ей понравится и она ему тоже? Ну коне-ечно, они захотят соединиться в семью! — ехидно подумала Рита.
В общем-то она сама толком не знала, чего именно хотела добиться, но что-то подталкивало ее, подзуживало. Рита решила прислушаться к голосу собственной интуиции. Она доверяла с некоторых пор своему шестому чувству, тем более что оно почти не обманывало ее в последнее время. Иногда ей казалось, что они живут в полном единении с интуицией, и она не собиралась обижать ее собственным недоверием.
Что ж, если она уже написала письмо, то завтра по дороге на дачу опустит его в ящик. Вот и все.
При мысли о даче Рита почувствовала тепло во всем теле и странную негу. Любимое место на земле, эти десять соток в лесу. Она не вырубила деревья, оставшиеся на участке, чем поначалу потрясла соседей, а потом вызвала волну зависти. Жара, которая стояла уже не первое лето, припекала их на голых картофельных сотках, а она устраивалась в гамаке между сосен и смотрела на плывущие облака. Такие перышки и барашки бывают на небе только жарким летом.
— Ну ты и хитра, Маргарита, — ворчала соседка из-за забора в ее прошлый приезд. — Тут не знаешь потом, куда картошку девать, а все ей кланяешься, а ты в небеса да в небеса пялишься.
Рита смеялась.
— Да я картошку-то не ем.
— Ага, ты у нас прямо стрекоза голубая.
— Между прочим, стрекозы плотоядные. Я тоже без мяса не могу. Вот возьму и заведу кроликов.
— Так я тебе и поверила, — хихикала соседка.
— И правильно сделали, Зинаида Сергеевна. Уж если что я и устрою здесь, так это пристенный садик.
— То есть? — изумилась бывшая учительница начальных классов.
— Цветы посажу вдоль стены дома, которая к вам обращена.
— Чтоб меня подразнить, да?
— Только ради этого. Какие ирисы больше нравятся — голубые или желтые?
— Ты меня доведешь, соседка. Я всю картошку вырою и тюльпанами засажу.
— Семеныч не поймет.
— Да Бог с ним, обойдемся.
— Ох, не поверю… — засмеялась Рита.
— Это кто тут без меня надумал обойтись? — раздался тихий, но ясный голос мужа Зинаиды Сергеевны.
Жена фыркнула, но объяснять не стала.
Рита засмеялась. Да, в этом возрасте гибкости трудно ожидать от людей. А вот если бы они с Решетниковым встретились лет в семьдесят, то из них могла бы получиться милая пара?
— Деда, деда! Посмотри, что у меня есть!
К Семенычу несся на всех парусах внук, он держал на ладони коричневато-зеленую жабу.
— Брось, брось сейчас же! Бородавок наловишь! — заверещала Зинаида Сергеевна, и соседи отвлеклись от Риты.
Она ладила с ними, но в свой мир не пускала, забором из штакетника прочно отсекала их. Ей нравились свобода и независимость, она для того и построила дачу, чтобы им с Ванечкой жить без оглядки на других.
