Людмила Сурская - Машка, или Ключи от счастья
Под самый конец орала она во всё горло, но её ни Кирилл, ни Макс не остановили.
Поморгав на них и с трудом приходя в себя, обалдевший Кирилл, наклонившись в салон, переговорил со спутницей и, кинув деньги таксисту, вернулся к Юле с Максом.
— Пошли. Куда ехать. Что с ним?
— Мы на машине, — предупредил его обрадованный Максим. — В институт. Завтра у малыша трудный день. Сын у тебя.
— Сын? я тащусь.
— Ты что не знал? — удивилась Юля.
— Откуда?
Взбешённая Юлька трахнула его кулаком в плечо.
— Ты же сам уверял Машку, что в курсе. Слово ей бедной не дал сказать. Ничегошеньки не понимаю.
— Я не больше твоего. Почему мне никто не сказал, что она беременна. Кто-то мог сказать, — злился Кирилл, ища в том колесе непоняток виноватых.
Юлька делала попытки защищаться.
— Тебе пробовали, но ты то толкаешься, то дерёшься.
— Ничего кикимора сделать не можешь, — пробурчал он, вспомнив, как толкнул, обозвав Юлю от микроавтобуса.
— Что ты говоришь…,- собралась она до победы спорить с ним. Но, почувствовав на колене руку Макса, заставила себя замолчать. "Чёрт с ним, ребёнок важнее. Хотя, что-то подсказывало ей, что он не уйдёт и беспокоиться нечего". И возмущение её по поводу его равнодушия и безразличия к собственному ребёнку сползает до жирного вопроса.
У входа в институт, Кирилл почесал лоб и пробормотал загадочное: "Это судьба!" Юля подозрительно покосилась, но в разговор не ввязалась.
Всё шло хорошо до холла. Увидев Александра в холле, Таран заартачился:
— Этот, что тут делает?
— Где же ему быть, как не тут, — удивилась такому повороту Юля. — Это же старший брат Машки.
— Как брат? — оторопел Таран.
— Так брат. По отцу и матери. Ты действительно бревно и ещё обижаешься. Кое-что из случившегося проясняется, — покрутила пальцем у виска она. — Мы бы все посмеялись над этим, если б для бедной Машки твоя глупость не была так горька. Ты приревновал её к Александру, а никому из нас такое твоё озарение, в голову не пришло.
— Не болтай сорока, раз не понимаешь, — спрятал глаза он.
Кивнув по ходу Саше, Кирилл отправился в ординаторскую. Там ничего не изменилось. Распивающие там чаи медики удивлённо поднялись.
— Ба, Кирюшка, какими дорогами тебя занесло к нам?
Не отвечая на поставленный вопрос, он попросил:
— Кофе сделайте, и кровь возьмите для лаборатории.
— Не так быстро и по — понятнее, — пытались сбить с него спесь женщины.
Не в силах устоять на месте он подошёл к окну. Уперев в батарею руки и повернувшись к застывшим женщинам, объяснил:
— Моему сыну завтра переливание потребуется, не тяните резину.
Женщины переглянулись.
— У тебя, что дети есть, мама ничего про внуков не говорила.
Теперь он, словно пытаясь согреться, обхватил руками грудь.
— Я и сам час назад узнал. Семимесячный мальчик у вас лежит.
— Да что ты говоришь? — воззрился на него персонал.
Он уточнил:
— В реанимации.
— Это ж Машин ребёночек, — переговаривались между собой женщины.
— Да. Его мать Мария Дмитриева.
— Так и есть. Павел Кириллович Дмитриев.
Кирилл вспылил:
— Не Дмитриев, а Таран он будет носить фамилию. Чего вы рты трубочками округлили. Делайте свои анализы. Я матушке позвоню. Что-то не берёт свою трубу, — раздосадовано отложил он телефон.
Старшая подала неуловимый знак молодой. Та, оставив чашку, поднялась.
— Не дёргайся, Верочка сбегает за ней, ей всё равно нести кровь в лабораторию. Посиди пока, попей кофе. Печенье дать?
— Нет, я б туда коньячку добавил, — подсел он к столу.
— Чего нет, того нет.
Болтая с женщинами, он вспоминал, как клял Машку, со всеми её причудами. Доставал в отчаянии оставшуюся у него ту гостиничную простыню, тыкался лицом в неё и скрежетал зубами: "За что эта пичужка такое со мной сотворила?" Потом забрасывал её в дальний ящик, с глаз долой, до следующего случая. Который долго не заставлял себя ждать. Всё опять повторялось с не меньшей яростью. Сколько раз пытался поехать хотя бы посмотреть на неё, но каждый раз одёргивал себя. И что теперь получается? кругом осёл. Ведь взрослый же мужик мог разобраться в девчонке. Нет, пылил, рвал концы… А выходит, Машка его не бросала, да ещё и наоборот, пострадавшая сторона, осталась матерью одиночкой с его ребёнком… Ладно, локти нечего кусать, пользы от самобичевания никакой. Жизнь назад не перекрутишь. Начнём всё сначала. Теперь мой ход.
Через пять минут в кабинет, где он сидел, влетела встревоженная женщина в беленьком хорошо накрахмаленном халате, и с хода наскочила на Кирилла.
— Ты чего тут делаешь, у меня приём. Всё бросила, Вера сказала, несусь сюда. Кровь зачем?
Он не готовился к этой встрече, всё получилось спонтанно. Но он не ради себя здесь, а ради сына, которого он никогда не видел, но он вот за этой стеной и Маша рядом.
— Мать ты летишь, глаза впереди тебя скачут, опасно для сердца, — ехидничал Кирилл, отхлёбывая из чашки. Я жив и здоров. А в реанимации лежит мой сын. Я хочу всё о нём знать. Подождёт твой приём. Историю болезни неси. Не надо вытянутых щёк и сжатых губ. Я давно не мальчик. Кто будет оперировать, отчим?
Он выложил всё враз и сейчас ждал ответа. Уже то, что он пришёл и не куда-то, а именно сюда повергло её в состоянии шока, чего уж говорить о каком-то его сыне…
— Не ори, — пришла в себя она. — Я сейчас всё узнаю.
Проводив её глазами до двери, он опять отхлебнул кофе. — Горячее.
Женщины переглянулись.
— Кирюша, зачем ты так с ней, да ещё при посторонних. Доктор наук же она. Не надо было при нас, — засуетились женщины.
Он пожал плечами.
— Нормально. У нас с ней предельно всё ясно. А наши отношения прописными буквами прописанные, в рамочке давно висят.
Следующий их вопрос пригвоздил его к стулу.
— Не пожалел, что бросил медицину. Из тебя же не плохой кардиолог получался. Отец бы расстроился.
Тяжело вздохнул, криво улыбнулся.
— Отца нет. Всем теперь в его институте заправляет отчим. Друг мне тоже называется… Отец в гробу не иначе как переворачивается.
Старшая постукивая ладошкой по столу заговорила:
— Горяч ты парень. Живым жить надо. Не ложиться же ей было с отцом в одну яму. Ты же взрослый уже мужик. Сколько можно мучить её. Понимать должен. Сам вон отцом стал.
Кирилл усмехнулся:
— Да уж, как колотушкой по голове, до сих пор звенит, как пустой турецкий барабан, в себя прийти не могу. Одним словом, бревно.
Мать вернулась не одна, а с отчимом и ещё двумя кардиологами.
— Вот Владимир Семёнович, всё расскажет. — Сообщила она, уходя в тень.
