Татьяна Тронина - Солнечная богиня
Оля не понимала, боится она или нет этого человека. Судя по всему тому, что она о нем слышала, надо было по крайней мере опасаться злодея и грубияна Павла, но почему-то страх вдруг покинул ее.
– Вы хотели догнать меня, чтобы поздороваться? – с интересом спросила она.
– В общем, да… – он стянул майку через голову и принялся вытирать ею вспотевшее лицо. – Жарко как! – Он перекинул майку, уже окончательно потерявшую вид, через плечо.
– Да, жарко, – согласилась Оля, шагая по узкой тропинке. Павел следовал рядом.
– Ножки наколоть не боитесь?
– Что? А, нет, не боюсь…
Павел с каким-то диким, пристальным любопытством сначала разглядывал ее босые ноги, потом уставился ей в лицо.
– Послушайте, Оля… можно я вас просто Олей буду называть?.. Мы с вами никогда не встречались, а? У меня такое впечатление, будто я уже вас где-то видел…
«Какой дешевый прием! Мог бы и что-нибудь поинтереснее придумать…»
– Нет, – сухо ответила Ольга.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
По реке от пристани поплыла лодка.
– Не хотите тоже прокатиться? – вдруг спросил Павел.
– Не хочу, – сердито ответила Оля. Павел был выше ее на голову. Широко развернутая грудь, мощные мышцы предплечий… Да, судя по всему, этот тип никогда не страдал нарушением осанки.
– Ну а вы-то меня за что ненавидите? – тоже рассердился Павел, перегородив Оле дорогу. – Или это он вас накрутил?..
– Кто он?
– Ваш жених, кто же еще!
Слепень сел ему на плечо, и Павел нетерпеливо согнал его широкой ладонью. «Кузнец… Ну да, он же работает кузнецом!» – вспомнила Оля.
– Никто меня не накручивал и… и пропустите меня, в конце концов!
Они снова пошли рядом.
– Я видел ваш портрет… там, в саду. Силантьев – неплохой художник, но в жизни вы еще лучше.
– А мне портрет совсем не нравится… – неожиданно призналась Оля. – Хотя он еще и не закончен. Или я в живописи ничего не понимаю?..
– Когда свадьба?
– Наша свадьба с Викентием? В августе.
– Вы его любите?
– Конечно, люблю! Не задавайте глупых вопросов.
– Значит, вы меня тоже ненавидите… – констатировал Павел, разглядывая Ольгу. – Это логично, раз вы любите его, то ненавидите меня.
– Какой-то странный у нас разговор получается… – с тоской произнесла Оля.
Павел взял ее руку своей широкой горячей лапищей, но Оля тут же вырвала ее.
– Я бы хотел с вами посоветоваться, – упрямо произнес Павел. – Именно с вами. Вы осведомлены обо всей этой ситуации и вместе с тем… ну, как бы еще не совсем заинтересованное лицо.
– О чем вы?
– О себе и о своем отце. У нас с ним тут был разговор недавно, и он предложил мне забыть о прошлом. Но мы оба уже столько успели наворотить…
Оля наступила на острый камешек и заскакала на одной ноге.
– Ой… нет, ничего, все в порядке! – Ей пришлось сесть на поваленное дерево неподалеку и надеть босоножки. – Боюсь, Павел, из меня плохая советчица…
– Давайте на «ты». Мы, можно сказать, почти родственники…
– Хорошо… – легко согласилась Ольга. – Так вот, Павел, я не тот человек, который может вам… то есть тебе, помочь.
Павел сел рядом. Оля снова посмотрела на его внушительные плечи, покрытые мелкими светлыми веснушками и тут же поспешно отвела взгляд.
Павел начал:
– Моя мать рассталась с моим отцом, когда я был еще ребенком. Она его ненавидела и умоляла и меня не прощать его. Тогда много разговоров было о том, что мой отец нашел себе молодую любовницу… и, в общем, я всю жизнь думал, что мама не может простить ему Галочку, последнюю его жену. Были и другие разговоры – о том, что мой отец (а он, помимо того, что был писателем, являлся еще и крупным чиновником от литературы) в свое время подписывал всякие петиции против диссидентов… Может, Оля, ты знаешь из телевизионных передач, из книг, как в советские времена боролись с инакомыслящими, высылали их из страны, сажали за самиздат, ну и многое другое?..
– Знаю…
– Целые организации и трудовые коллективы писали в газеты письма, чтобы высказать свое возмущение изменникам и очернителям советского строя. Гонения на Ахматову и Зощенко, гораздо позже – процесс против Синявского и Даниэля… Разумеется, отец ко многому был причастен, потому что его подпись стояла первой в списках возмущенных граждан и писателей.
– Да, да, такое время было!.. – закивала Оля головой, внимательно слушая Павла.
– Мама узнала, что отец, не глядя, подмахнул обвинения в адрес моего дяди, ее родного брата. Дядя был в оппозиции, устраивал у себя в доме собрания тех, кто был недоволен строем. В общем, отцов грех заключался только в том, что он ставил подписи. Он никого не убивал, не сажал в тюрьмы, да, в общем, и разоблачительные процессы тоже не он устраивал, все это делалось не им и не по его инициативе – по указке сверху, разумеется… Но дядю упекли в психушку, а потом выслали из страны. Сделали невозвращенцем. Он жил в Америке, а в восемьдесят третьем там и умер. Мы с мамой его так и не увидели больше.
– Печальная история, – хмуро произнесла Оля.
– Мама не могла простить – Галочку, высланного брата… Она твердила всю жизнь: «Он нас предал. Он нас всех предал!» Хотя отец говорит, что Галочка появилась только после того, как мама ушла от него, узнав об истории с братом.
– А ты сам этого не помнишь? – с любопытством спросила Оля.
– В том-то и дело, что я был тогда еще слишком маленьким, а позже с матерью было бесполезно об этом говорить: чем дальше, тем сильнее она ненавидела отца, она ему такие грехи стала приписывать, которых у него точно не было. Он в ее воображении превратился в Люцифера… Но вдруг и вправду Галочка появилась потом?
Оля с изумлением посмотрела на своего собеседника:
– То есть… Погоди… Я правильно тебя поняла: ты готов простить Степану Андреевичу высланного дядю и всех прочих диссидентов, а любовницу – нет? Тебе безразлично, ставил ли он под разоблачительными статьями подписи, главное – точно знать, что он не изменял твоей матери до того, как она его бросила?..
– Да, так и есть, – бесстрастно произнес Павел. – Только до правды теперь не докопаешься.
– Но ты же уже пытался с ним помириться, если я не ошибаюсь?
– Не совсем так… Да, я как-то провел у него целое лето, сразу после смерти мамы. Но если честно… Я хотел ему отомстить. Копался у него тайком в архиве, собирался ославить его на весь белый свет – глядите, люди, вот он какой, наш лауреат Ленинской и Государственной премии!.. Но одна особа, жившая по соседству, мне помешала.
– Стефания?
– Она самая! – холодно произнес Павел. – Замуж ей, видите ли, приспичило… Пришлось идти в армию. А после, как отслужил, все то, что накопал в архиве, отнес одному журналисту.
Оле хотелось спросить и про Фаню, но она решила, что это можно будет сделать и потом.
– Говорят, у твоего отца после тех статей был сердечный приступ, – осторожно напомнила Оля. Этот разговор все более и более увлекал ее, и она прониклась невольным сочувствием к Павлу. Мальчику, который не мог простить отцу, что тот сделал его мать несчастной.
– Был! – закричал Павел. – И это теперь уже моя вина! Я знаю, что поступил ужасно, чудовищно, безобразно… Но я иначе не мог, понимаешь?!
Где-то неподалеку закуковала кукушка. Оля сорвала травинку, закусила ее зубами.
– Ольга… Ну скажи, что мне делать? – нетерпеливо тронул ее за локоть Павел. – Что ты обо всем этом думаешь?..
– Я не знаю! – с отчаянием произнесла она. – Действительно, все так запутано, запущено…
– Нет, но, главное, я обещал покойной матери…
– Ну и что? Я не уверена, что она там, на небе, счастлива от того, что ты здесь так мучаешься… Возьми и помирись со Степаном Андреевичем. Вот и все. Кстати, насчет Стефании, это правда, что она…
– Вот так взять и простить? – с раздражением перебил ее Павел.
– Вот так! – с азартом произнесла Оля. – Ну, ей-богу, всем же лучше будет… какая разница, что там было сто лет назад! Тем более отец твой выздоровел, жив-здоров…
– Даже больше того, мои разоблачения пошли ему на пользу, – неожиданно признался Павел. – Нет, конечно, сначала его ругали, а теперь он вроде героя… Знаешь, теперь ведь многие считают, что это диссиденты во всем виноваты – боролись против советской власти, а на самом деле получилось, что против Родины. И мой отец вроде как правильно поступил, когда призывал их всех поганой метлой…
– Тем более!
Они замолчали, глядя друг на друга.
– Кукушка… – пробормотала Оля. – Интересно, кому она такую долгую жизнь обещает?
– Не иначе как моему папаше… – усмехнулся Павел. – Нет, ты уверена, что мы раньше не встречались?
– Абсолютно! – засмеялась Оля.
«Нет, он не такой уж и плохой… Наломал, конечно, дров, но теперь искренне во всем раскаивается!»
