Тройняшки не по плану. Идеальный генофонд (СИ) - Лесневская Вероника

Алевтина Павловна поднимается со своего места, целует мужа в щеку и, пожелав всем спокойной ночи, отправляется к себе. Словно намеренно оставляет меня на растерзание главы семейства. Мстит за тот грубый разговор и комиссию.

— Какие дальнейшие планы и мысли? — невозмутимо спрашивает Береснев, уставившись на мои наручные часы редкого и дорогого бренда.

Он напоминает мне сканер. Обводит меня с головы до ног, подмечает детали, анализирует. Ощущение, что вот-вот пикнет — и в точности озвучит, чего я стою. Если дело касается денег, то тут мне переживать не о чем, но… Подозреваю, что плевать ему на материальную сторону. В моей гнилой душонке поковыряться хочет. Вот только хорошее что-то там с лупой искать придется. Долго и нудно. И то вряд ли.

— Ничего такого, что могло бы навредить ей, — выпаливаю честно, не переставая думать об Агате, которая мирно спит наверху. — Им… — вспоминаю ее тройняшек и опускаю взгляд в чашку с кофе, покачиваю ее в руке и гипнотизирую осадок, что показывается из-под черной жидкости. Не нужно гадать на кофейной гуще, чтобы понять, как сильно я встрял. — Мы с Агатой просто…

Кто, черт возьми?

Друзья? Хрен там! Я не дружу с бабами — я их только…

Но к Агате не притронулся даже, как бы не хотелось. Эротические фантазии не в счет. Имею право. У меня любовницы, мать вашу, давно не было.

Вот и ведет на чертовке.

— Хорошие знакомые, — с трудом заканчиваю фразу и сжимаю в руке обжигающе-горячий фарфор. Плевать на противное жжение в ладони. Зато дискомфорт отвлекает немного от странных эмоций и мыслей.

Теряюсь, будто пацан перед отцом девчонки, который застал нас вместе. Непривычное чувство.

— Вообще-то я спрашивал о клинике, — Береснев не сдерживает усмешки и откидывается на спинку стула расслабленно. Ни на секунду не отключает встроенный в него сканер.

Мы оба понимаем, что беседа не вяжется. Да и нужна ли она? Вряд еще когда-нибудь пересечемся. Разве что в автосервисе.

— Клинику ждет развитие и процветание, — бросаю небрежно и поднимаюсь на ноги. — Приятно было познакомиться, но поздно уже. Мне пора.

Протягиваю руку, чтобы попрощаться, но Береснев какого-то черта вызывается меня проводить. Намерен убедиться, что я не вернусь? И дверь за мной на все замки запереть?

— Всего доброго, — очередная попытка избавиться от отца Агаты заканчивается провалом.

Он распахивает передо мной ворота — и в темноте мгновенно различает ярко-красную «ляльку», припаркованную у забора. Еще и свет фонаря так «удачно» падает на мою машину, что не заметить невозможно. И не узнать — тем более…

Выхожу вразвалку, до последнего сохраняя спокойствие, и оборачиваюсь на Береснева. Сказать мне в свое оправдание нечего. Поэтому лишь сжимаю губы в одну линию и киваю.

— Надеюсь, твой спорткар сейчас разовьет такую же скорость, как на площадке автосервиса, — цедит он сквозь зубы и захлопывает ворота буквально перед моим носом.

Делаю шаг назад, отшатываюсь импульсивно и руки в карманы складываю.

Справедливо.

И мне должно быть начхать на его мнение, но вместо того чтобы рвануть домой и уснуть беспробудно, я бесцельно катаюсь по ночному городу.

Час. Два…

До тех пор, пока что-то не щелкает в мозгу. И где-то в области сердца.

Тормознув возле круглосуточного торгового центра, покупаю необычного плюшевого кота-байкера, что сразу привлекает мое внимание. И хватаю простой телефон, которым должно быть максимально удобно пользоваться ребенку. Вбиваю в память карты два номера: Агаты и… мой.

Зачем?

Посреди ночи гоню машину к площадке больницы. Приплатив персоналу на входе, проникаю в палату к Ваське. Осторожно оставляю подарки на тумбочке, осматриваю спящую мелкую, поправляю сбившуюся простынку. И заставляю себя уйти. Ведь медсестра дала мне всего минуту. А еще потому, что моя вольность добавит лишний пункт в приговор Агаты. Хотя там и так на смертную казнь уже хватит обвинений.

Добираюсь домой, когда за окнами уже брезжит рассвет. И обессиленно валюсь на постель прямо в рубашке и брюках, пропитанных запахами больницы.

Стоит на секунду прикрыть глаза, как телефон начинает трезвонить. Хочу сбросить звонок, но узнаю номер по последним цифрам. Специально запоминающийся выбрал.

— Васька, — отзываюсь незамедлительно.

— Адам, я выспалась, и мне тут скучно, — заявляет она невозмутимо. Радуюсь, что ее голос звучит бодрее, чем раньше.

— Привет, — падаю спиной на матрас и зеваю.

— Я с телефоном сама разобралась, — хвастается, чтобы я ее похвалил. Что я и делаю, слыша довольный смешок. — Я маме позвонить хотела, но подумала, что ей отдохнуть надо и выспаться.

— А меня, значит, ты не жалеешь? — смеюсь я беззлобно.

— Хм, я об этом не подумала, — теряется пацанка.

И вдруг… отключается.

Подскакиваю на постели, и сон как рукой снимает. Лихорадочно набираю последний входящий.

— Я пошутил, — выдаю в трубку. — Давай поболтаем, если скучно. Но учти, сказок и, тем более, песен я не знаю. Сама мне рассказывать будешь, — удобнее устраиваюсь в постели, не надеясь выспаться сегодня. Но почему-то меня это не раздражает. Наоборот, глуповато улыбаюсь, внимая тонкому голосочку малышки.

Чужой дочери.

Ну и пусть. Сейчас это не столь важно…

Глава 17

Агата

— Василиску в палату переводят, только что врач звонила, — на бегу сообщаю маме хорошую новость и экстренно собираюсь. Зевнув, хватаю расческу, провожу по длинным волосам, тяжелой копной перекинутым на одно плечо. Пряди путаются, рука подрагивает от слабости, а рот вновь непроизвольно открывается. — Да что же такое! — полусонным голосом проговариваю я и смаргиваю слезинки с глаз.

Я проспала всю ночь, с трудом встала по будильнику. И двигаюсь до сих пор, как полуубитая муха. При этом абсолютно не помню, как добралась домой. Я ведь хотела в холле больнице на стульях ночевать. Не отходить ни на шаг от моей доченьки.

— Да, ей гораздо лучше. Мне тоже уже позвонили из больницы. Пока ты спала, — небрежно добавляет, а мне неловко становится. Сама себя ненавижу за это. Как я могла отключиться, если ребенок в беде? Что я за мать? — Тебя вчера Туманов привез, — ровным тоном произносит мама, будто мысли мои просканировав. — С отцом они общий язык не нашли, — предупреждает меня, но это не имеет никакого значения. Я хмыкаю равнодушно.

Разве есть разница, какие отношения у Адама с моими родителями, если он скоро исчезнет из нашей жизни? И я должна сделать все, чтобы приблизить этот момент. Слишком много Туманова рядом со мной и чертятами. Не зря мама тревогу забила.

— Мы вчера встретились… по работе, — путано оправдываюсь я, отводя взгляд. — Как раз в тот момент, как ты позвонила и сказала о несчастном случае с Василиской. И Адам помог мне быстро добраться в больницу.

— Адам? — цепляется за то, как я фамильярно зову его. — Он на руках тебя в спальню отнес, — припечатывает меня одной фразой и размазывает в лепешку. Не верю, что могло дойти до такого. Зачем Туманову заботиться обо мне? Чтобы расположить меня, и я скорее бы нашла его сына? Наверное, так и есть… — Ты недоговариваешь, Агата, — звучит как факт, а не вопрос.

— Глупости, — собираю волосы в привычный высокий хвост и огибаю маму. Но она ловит меня за локоть. Останавливает.

— Однажды ты уже скрыла от меня кое-что важное. И к чему все привело? — режет по больному. Беспощадно и резко. И смотрит при этом в глаза пристально, всколыхнув старые воспоминания. Она ведь меня из депрессии с трудом вытащила тогда, а сейчас не желает повторения. — Что происходит между тобой и этим избалованным мажором, как охарактеризовал его Сережа?

— Ничего, — не прерывая зрительного контакта ни на секунду, выпаливаю честно. — Только работа. Он владелец клиники, мам, и у нас исключительно деловые отношения, — чеканю убедительно, утаив информацию о нашей специфической сделке.

Чмокаю маму в щеку, дезориентируя, и улыбаюсь.