Ты – моё проклятие - Лина Манило
Смеяться – это, оказывается, здорово.
– Нет, Клим, не надо, – говорю, отсмеявшись, и принимаюсь растирать запястье. – Всё самое ценное я всегда ношу с собой вот здесь, – прикасаюсь к сердцу, а потом к вискам. – А тряпки и фантики… нет.
Я откидываю голову на спинку сиденья, Клим смотрит неотрывно впереди себя, и тишина в салоне совсем не давит. Наоборот, ею хочется наслаждаться, в ней хочется купаться. Впереди неизвестность, и я вовсе не понимаю, как меня вообще угораздило вляпаться в это всё. Словно кто-то переключил рычаги и окунул меня с головой в прошлое. И события пошли по тому вектору, который был предначертан, но по чьей-то злой прихоти пришлось прожить восемь лет, чтобы осуществить задуманное.
– Посиди тут, я сейчас, – вырывает из раздумий голос Клима, и следом хлопает водительская дверца.
Я слежу, как Клим, обогнув капот машины, быстро осматривается по сторонам. Но никого нет, кроме нас и ещё одного автомобиля чуть поодаль. Заляпанная грязью невзрачная жертва отечественного автопрома. Таких тысячи на дорогах, и будут ездить по ним ещё сто лет – неубиваемые. Мне не видно, кто там сидит – стёкла в машине тонированы наглухо, – но Клим уверенно идёт вперёд, чтобы через пару мгновений скрыться в салоне.
Дальше события развиваются с какой-то бешеной скоростью: дверцы впереди стоящего автомобиля синхронно распахиваются, на улицу вместе с Климом выходит какой-то мелкий мужичонка в натянутой на глаза кепке. Клим застёгивает молнию чёрной толстовки и прячется за тёмными очками и капюшоном. Когда переодеться только успел? Незнакомый мужик выплёвывает спичку, которую держал до этого в зубах, что-то передаёт Климу, а тот кивает мне, чтобы выходила на улицу. Не проходит и минуты, как мы уже мчим вперёд, а от противного запаха в обшарпанном салоне слегка подташнивает. Инфинити остаётся позади, как и очередной этап этого представления. И это хорошо.
– Так надо, – только и говорит Клим, а я пожимаю плечами.
Минут десять едем по забитой автомобилями трассе, пока Клим не сворачивает на узкую грунтовку. Здесь ни одной машины, и только какая-то старушка ковыляет впереди, опираясь на палку, и ведёт за собой козу. Самую настоящую, с огромным выменем и маленькими рожками.
Я не знаю, куда мы едем, но уверена в одном: Клим не шутил, когда говорил, что отец ему ничего не простит. Это не бред и не паранойя. Не такой отец человек, хотя мне и казалось до недавнего времени, что есть вещи, на которые он не способен. Мне казалось, что при всей жёсткости и бескомпромиссности у него есть границы, за которые никогда не зайдёт. Потому что адекватный, потому что нормальный, потому что способен любить. Но после прослушивания записи телефонного разговора между отцом и Климом поняла, что он способен на всё.
Потому что нормальные люди не торгуют своими детьми. И все слова о том, что если со мной что-то случится, то он расправится с Климом, об упавших с моей головы волосах ничего не значат, потому что он меня продал. Слова – это мыльные пузыри – тронешь, и разлетятся вокруг миллионами брызг. Важны только поступки, а поступок вышел красноречивее некуда.
Клим нетерпеливо сигналит, старушка отгоняет свою козу в сторонку, и мы проезжаем вперёд. Дорога петляет между высоких деревьев – лес.
– Выходим, – коротко объявляет Клим, и останавливает машину, фактически бросая её посреди леса. – Дальше пешком.
На мне удобная обувь и дальних прогулок я не боюсь. В ещё голом лесу, где деревья только-только собираются одеваться в изумрудное, смотреть совсем не на что. Лишь чернь да грязь под ногами.
– Аккуратнее, – просит Клим и берёт меня за руку. Это незамысловато и трогательно одновременно, и меня мгновенно окунает в воспоминания, где вот точно так же он всегда делал, когда мне могла грозить опасность.
Идти приходится долго, петляя между деревьев, иногда останавливаясь, чтобы перевести дух от быстрой ходьбы, но любое путешествие рано или поздно заканчивается.
Маленький деревянный дом под тёмно-коричневой черепичной крышей прячется в самой глубине леса. Надёжно скрытый между деревьев, он кажется почти сказочным.
– Вот тут посидим до утра, – говорит Клим и достаёт из кармана ключи.
– Одни в лесу? – уточняю, а Клим кивает.
– Об этом доме не знает никто. Даже Арс, – сообщает, поднимаясь по деревянным ступенькам. – А я знал, что не зря его купил и сохранил это в тайне. Вот и пригодился.
– И я теперь знаю о нём, – зачем-то говорю, а Клим снимает очки и режет мою кожу жадным взглядом.
– И ты знаешь. Залетай, Бабочка, в дом. Будем ждать нашу смерть в прямом эфире. Будет весело, обещаю.
Глава 26
Я точно помню момент, когда разучился доверять людям. Во мне и так не слишком много наивности было от природы заложено, а тут и вовсе облетела, как шелуха – атрофировался в мозгах участок, отвечающий за доверие, и никакой мозгоправ башку мою починить уже не сможет.
Но Бабочка… она оказалась единственной, кого я готов подпустить к себе чуть ближе, чем можно было вообще себе представить. Да что там, я так и не смог её вырвать из себя, даже думая столько лет, что именно Маша была той самой предательницей.
Сейчас же, когда знаю правду, привести её в дом, купленный через третьи руки и кучу подставных лиц, кажется таким же естественным, как и дышать.
– Давай, Маша, не бойся, я не кусаюсь, – пытаюсь шутить и проворачиваю ключ в замке.
Она фыркает, встряхивает волосами и поднимается по ступенькам. На деревянных вскрытых лаком досках остаются следы вязкой лесной земли и прошлогодняя подгнившая листва, и Маша смотрит на это безобразие немного растерянно.
– Дождём смоется, было бы еще, на что внимание обращать, – говорю, наклоняясь, и расшнуровываю свои ботинки. Забираю из потаённого чехла в голенище свой нож и, покручивая его в руке, захожу в дом.
Бабочка следует моему примеру, избавляется от обуви, и, оставшись в одних полосатых носках, переминается с ноги на ногу на порожке.
В доме сыро и прохладно, пахнет деревом и оружейной смазкой. Он совсем небольшой: всего одна комната, маленькая кухня
