Нам нельзя (СИ) - Анина Татьяна
Флэшбэк. Картинка из прошлого. Я лежу в папиной комнате, потому что собралась спать с ним. В очередной раз поссорилась с мамой Светой. Поэтому мне лучше там, где самый любимый, самый надёжный мужчина в мире. Уже поздно, мне пора засыпать, но я смотрю, как он паяет провода, чтобы починить светильник. На новый денег нет. Папа всегда что-то делает руками. Он умеет всё: и обувь починить и миксер отремонтировать.
— Сбежишь от меня, — тихо сказал Трэш, поджал губы. — Не привыкла ты к такой жизни.
— А если не сбегу? Будешь со мной поступать в универ? — я уютно устроилась, глядела на его профиль.
— Если не сбежишь, уедем в город после выпускного. Ты будешь поступать, я работать пойду, — он включил маленькую лампочку над столом, а большой свет выключил.
— Тебе нужно образование, — прошептала я, чувствуя, как от тепла и уюта слипаются глаза.
— Посмотрим. Будем решать проблемы по мере их поступления. — Это любимая фраза моего отца.
Трэш! Ты даже не представляешь, что творишь с моей душой и сердцем! Я в лепёшку разобьюсь, но ты пойдёшь учиться на дизайнера. А для этого нужен хороший комп, не такой слабый, как у меня. Мой вообще ничего не тянет.
— Ник, — позвала я, и он хитро посмотрел в мою сторону. — Пообещай, что выполнишь моё желание.
— Ник? Что-то новенькое, Киска. Что за желание?
— Не скажу, пока. Обещай.
— А я смогу его выполнить?
— Да.
— Тогда обещаю, — торжественно заявил он и даже руку на сердце положил. — Ты, Киса, не думай далеко вперёд. Нам ещё ближние проблемы решить надо.
— И какие у нас самые ближние? — уже засыпала, клёво кутаясь в одеяло.
— Не проспать завтра на приём твоего врача.
— Блин, я забыла, — на мгновение встрепенулась.
А он не забыл!
Я посмотрела в окно. Там было темно, и небо было тяжёлым и угольным.
Спасибо, папа! Посмотри, я в надёжных руках. Теперь ты можешь, не беспокоится за меня. Всё будет хорошо.
Только глаза закрыла, и уснула в блаженстве.
А проснулась, уже опаздывая в поликлинику. Наспех расчесала волосы и глянула в своё зеркальце.
На лице остался небольшой синяк от драки с Егорм и нос распух. А Никита мне ничего не сказал.
Без завтрака совсем замёрзла. В квартире были открыты все окна, и гулял ледяной сквозняк. Ёжилась, когда чистила зубы щёткой Трэша. Свою я забыла. У него не было пасты, только зубной порошок. Никогда не чистила зубы зубным порошком. Странное ощущение, словно пожевала вату пропитанную ментолом.
А ещё оказалось, что Трэш бреется. Это для меня было открытие. У него было мыло, старинный помазок и ужасная бритва, которой он поцарапался.
Со школьными сумками, взявшись за руки, мы бежали по первому снегу в сторону поликлиники, которая располагалась в здании больницы, но имела отдельный вход. Там сообщили, что моя карточка уже отдана во взрослую часть поликлиники. И мы с Трэшом вынуждены были отсидеть минут пятнадцать в очередь среди бабушек и дедушек.
Сидели на скамейке молча. Трэш держал меня за руку и гладил мои пальцы.
Нежность плескалась через край. Мы, как два котёнка жались друг к другу.
Я смотрела на него, прижимаясь к его плечу, и поцеловала в шею. Коснулась губами его кожи. Чуть-чуть. И дунула. Ощутила, как пробегает по его телу дрожь, несётся от поцелуя вниз и через руки передаётся мне.
Трэш опустил на меня тёмно-синий взгляд.
Опять не место для первого поцелуя. Но мы зависли.
Врач сказала, что горло ещё красное. Я клятвенно обещала долечиться на выходных и попросила выписать. Выпускной класс и всякое такое, так что справку мне дали.
И, взявшись за руки, мы уже неслись в школу. Успевали ко второму уроку. Скользили по раскатанному гололёду. Румяные и счастливые. И никого кроме нас не было в этом мире. Да и весь этот мир существовал только для нас в эти минуты.
Звонка с урока ещё не было. Мы с Трэшом забежали в гардероб. Скинули куртки на вешалки.
Он поймал меня в свои объятия и накренился за поцелуем. Совсем недавно в углу этой раздевалки он зажал меня, и наши губы были так же близко. Но то волнение отличалось в корне от того, что произошло под аркой. И сейчас было иное ощущение. Всё обострилось: зрение, слух, осязание.
Сердце в груди отбивало набат. Щемило внизу живота. Разливалось пламя по лицу, когда его пальцы коснулись моих щёк.
А мои руки легли на его талию. И я не сжимала пальцы, только прикасалась.
Трэш взял моё лицо в ладони и чуть склонив голову на бок припал ласковыми, мягкими губами к моим.
Слишком жарко, невыносимо томительно.
Так трепетно, что хотелось стонать от удовольствия.
Внутри всё бушевало, дыхание сбилось, и я хватала носом воздух, урывками. Разомкнула губы, чтобы впустить его язык. Он влажный, мягкий прошёлся по уголкам моих губ, вошёл внутрь. Встретился с моим. Неспешно языки пробовали друг друга на вкус, тёрлись и сплетались.
Этого мало!
Движения становились глубже, проникновения настырнее, и мы не целовались, мы пили друг дргуа. Закрыв глаза, потому что так все ощущения усиливались. И дрожь пробивала тела. Кровь внутри играла, кидала нас с Трэшом в пламя.
И я не понимала, что приводит к сладкому изнеможению, сам поцелуй или прикосновение Трэша. Марево в голове, дрожь по телу, истома наваливалась, и у меня слабли ноги.
Трэш убрал руки с моего лица и поддержал, двумя руками, обняв. При этом одна лежала на спине, другая под попу поддерживала.
Я и раньше целовалась, и Никита, судя по всем, тоже. Но чтобы так уноситься, чтобы плавиться в чужих руках и желать, чтобы это не кончалось. Впервые!
Это уже не первая любовь, это порыв настоящего чувства, прорыв вперёд. Осталось только выдержать все проблемы, справиться с неприятностями.
— Прямо в школе! Тугарина, зайди в мой кабинет.
А мы даже после этого не сразу отлипли друг от друга.
И мне стало стыдно, но не перед директрисой, а за то, что ощущала. Смущалась, опустив глаза, продолжая наслаждаться всеобъемлющей нежностью и заботой со стороны парня. Он погладил меня по спине, чмокнул в лоб.
— Сейчас будет жужжать, что я тебе не пара, и что я тебе серебряную медаль испорчу.
— Пусть, она на работе, — я медленно под его надзором пошла в кабинет директора.
Только дверь открыла, раздался звонок с урока.
Жопа-Голова открывала накрашенный кривой рот. А я не слышала её слов. Трэш оказался прав, мне втирали, что я не дотяну до медали, в случае если вляпаюсь в Савинова. Директрису можно было записать в команду Егор-Света. Она там будет политической частью, кидать лозунги и вести к …
— … светлому будущему, Катя. А с таким, как Никита Савинов оно будет очень мрачным.
Интересно, а сколько человек в команде поддержки? Тоша Иванович сто процентов за нашу дружбу с Трэшем. Маргарита Петровна, наверняка. Больше тяжеловесов на нашей стороне не будет.
Хотя, как сказать.
Я посмотрела в окно. Там виднелось ярко-голубым лоскутом ясное небо. Как взгляд. Улыбчивый, добродушный взгляд свыше.
Папа на моей стороне, а это значит, все могут отдыхать.
— Ты всё поняла?
Нет, я никогда вас не пойму.
— Иди, Тугарина, и подумай над своим поведением. И не забывай, тебе уже восемнадцать.
Упс! А это что-то значит? Возраст согласия ещё никто не отменял, и вообще надо будет глянуть, где у нас браки можно заключить с семнадцатилетним, а то ждать полгода, в лом.
Нет, не то что я старомодная или религиозная фанатка. Просто в тринадцать я была вполне взрослая, когда папа сказала, что вначале заключаем брак, а потом безобразничаем. А папа — это святое. Он не мог мне плохого посоветовать. Дура Света, думает, что это она так прекрасно меня воспитала.
Я вышла из кабинета директора с ядовитой ухмылкой. Напугали Катю Трэшем.
Нафаня напирала на моего парня бюстом, что-то очень активно ему втирала. Трэш чинно держал руки в карманах, когда заметил, что я вышла из кабинета, плечом оттолкнул поклонницу и поспешил за мной.
