Мария Воронова - Повод для знакомства
– Ян Александрович, а что вы сказали главному врачу? – официальным тоном поинтересовалась Вера.
– Сказал: спасибо за информацию. А что я должен был сказать? Ну начал бы я распинаться о священном долге врача и пороть прочую мутотень, и что? От моих речей на нас золотой дождь не прольется.
– Но вы должны были выразить свое отношение к этому геноциду! – взревел Цырлин, воздевая руки к небесам.
– Думаете, Эрнст Михайлович, Алевтина Васильевна искренне считает свой приказ гуманным и способствующим улучшению качества медпомощи населению? Увы, она прекрасно понимает всю низость своего распоряжения, но иного выхода у нее, к большому сожалению, нет. Больше скажу, если бы я до сих пор занимал должность главного врача, то отдал бы аналогичный приказ. Может быть, я донес бы его до подчиненных в более деликатной форме, но суть от этого не поменялась бы. Сумма, которую больные должны отдать, не такая уж большая, для среднего, даже умеренно бедного человека она вполне подъемная. А для совсем бедных оставлен бесплатный лимит. В общем, этот приказ ударяет в основном по нашему отделению.
– Ваш любимый главный врач прекрасно знает, какой контингент лежит у нас, – сказала Вера набычившись. – Мы избавляем другие отделения от нежелательного элемента, позволяем им работать в почти человеческих условиях, так уж могла бы нам лимит побольше выписать.
Ян Александрович ласково похлопал ее по плечу.
– Главврачу тоже деньги с неба не падают. Ты знаешь, какой гигантский долг у страховых компаний перед нами? О-го-го! И большая часть этих должников уже объявила себя банкротами, так что получим мы от хрена ушки. Скажи спасибо, что тебе зарплату платят, и поклонись главврачу в пояс за это!
– Вот этого, – веско сказала старшая сестра, – ни вы, Ян Александрович, ни Алевтина Васильевна от меня не дождетесь.
– Хватит уже воду в ступе толочь, – вздохнула Светка, – коню понятно, что этот приказ – единственно возможный выход. Лучше так, чем больница вообще без пленки останется.
– Может быть, коню и понятно, – снова вступил Цырлин, – а мне нет. Я понимаю, Светлана Эдуардовна, что вы с вашей склонностью к стяжательству разделяете стремление нашей администрации обдирать больных как липку. Да, это я понимаю. А вот отношения к медицине как к коммерции, да еще у такого молодого специалиста, я понять не могу!
– Не можете потому, что сами без Яна Саныча ни фига не наварите! – огрызнулась Светка. – Только и знаете, что сидите и размышляете о вечном.
– Да как вы смеете? – холодно спросил Цырлин, поднимаясь. – Ян Александрович, я требую от вас как от заведующего, чтобы вы обуздали эту…
– Ну, товарищи, если вы мне тут, практически в военно-полевых условиях, будете еще и междоусобицу устраивать… – пробормотал Ян. – Я как заведующий как раз хотел призвать вас к дружному и качественному труду, обратить ваше внимание на то, что выжить в той заднице, в которую нас засунуло государство, мы можем, только добросовестно исполняя свои обязанности.
– Золотые слова. – В знак одобрения Светка похлопала Колдунова по спине. – Ну, пойдем в приемное отделение?
* * *– Веруш, ты что, ревнуешь? – спросил он, входя к ней в кабинет.
Она кокетливо хмыкнула: «Вот еще не хватало!» Колдунов повернул ручку замка и, кося глазом и всхрапывая, как боевой конь, уставился на нее:
– Так ревнуешь? Скажи!
Вера поджала губы и закурила. Выпуская дым, она мечтательно глядела в окно, всем своим видом демонстрируя Яну, что не обращает на него ни малейшего внимания.
Он осторожно устроился на ручке ее кресла, обнял Веру, перенося центр тяжести на ее плечи.
– Ну скажи, что ревнуешь, Ананасик!
Вера вздохнула:
– Ни капельки. Мне просто обидно, что Алевтина в тысячу раз красивее меня.
– Да ты что, с ума сошла? – завопил он. – Да она тебе в подметки не годится! Ты у меня самая красивая. Я от тебя балдею, а не от нее.
Он не лукавил, поэтому Вера ему поверила.
– Так ты с ней не спишь? Только скажи мне честно.
– Чего мне врать? Я тебе всегда говорю правду. Если бы я тебе врал, то не сказал бы, что перепихнулся с ней по пьяному делу. А я сказал. Потому что доверяю тебе и хочу, чтобы ты мне тоже доверяла.
– Ты прямо как Геббельс. Тот тоже считал, что если смешать грамм правды с тонной лжи, то народ безоговорочно поверит.
– Знаешь, Вера, я тебя вообще-то не спрашиваю, как ты со своим мужем живешь! Я свободный человек, ты помнишь об этом? И могу спать, с кем захочу.
– Да хоть обспись! – огрызнулась она.
– Я тебя люблю. – Ян нежно засопел ей в ухо.
«А почему я не сказал Вере о том, что согрешил с этой рыжей Катей?» – неожиданно подумал он.
Катина жизнь летела под откос. Катя с ужасом осознавала, что ничто теперь не принесет ей радости и счастья, если она не будет с Колдуновым. Даже музыка, всегда позволявшая ей забывать свои горести, теперь не спасала. Даже в любимом Бетховене не находила она успокоения. Привезя Маргариту Матвеевну домой и обиходив, Катя по просьбе старушки уселась за ее прекрасный рояль. Раньше игра на этом старинном инструменте всегда приносила ей радость и душевный подъем, но сегодня исполнение бетховенских сонат казалось не праздником души, а нудной повинностью. Маргарита Матвеевна заметила плохую игру ученицы, но, подумав, что та просто устала, решила: как только Катя сходит в магазин, надо отправить ее отдохнуть.
Что ж, Катя не особенно возражала. В ближайшем супермаркете она, остановившись возле стеллажа с алкогольными напитками, вспомнила, как выбирала вино вместе с Яном, и чуть не задохнулась от горя. Господи, почему? Почему она не может быть счастливой? Почему именно ее все радости жизни обходят стороной?
Ян так равнодушно смотрел на нее в последние дни!.. Она видела его веселым и энергичным, видела очень уставшим после сложной операции, но всегда он был чужим. Катя осталась для него посторонней женщиной, видимо, их свидание для него ровным счетом ничего не значило.
А она-то при каждой встрече надеялась, что он подойдет к ней, посмотрит своими синими глазами, пригласит к себе… Но Ян, ограничившись любезным кивком, проходил мимо.
Рассчитываться с ним Катя отправила Петра Петровича. Еще одного вежливого прощания она бы не вынесла.
Самым ужасным было то, что Катя с каждым днем любила Колдунова все сильнее.
Она пристально наблюдала за ним все время, пока находилась в больнице, не теряя надежды обнаружить в нем нечто настолько мерзкое, что помогло бы ее любви умереть, но, увы, видела только самоотверженный труд и ничего больше. Один раз вечером, часов в десять, она увидела свет в ординаторской и заглянула туда. В низком кресле, некрасиво разбросав ноги, сидел Ян и курил. У него было очень мрачное лицо, мрачное и растерянное. Катя поняла, что он о чем-то переживает, и ей так захотелось помочь ему, обнять, да, в конце концов, просто напоить чаем. Она уже сделала шаг, но прочла в колдуновских глазах такую досаду, что попятилась, бормоча какие-то извинения. Больше она его не видела.
