Владимир Лорченков - Свингующие пары
Ну и то, что через пару минут у тебя мозги откажут, сказал я.
Ни-ко-г-да, сказала она торжественно.
Через пару минут у нее начали мозги отказывать и она попробовала меня укусить в грудь. Я не увернулся, это была ошибка. Она кусала по-настоящему, заводясь от того, что зубы сжимаются. Я почувствовал, что грудь мокрая. Слюни, подумал я возбудился. После она укусила. Я закричал и рванулся назад. Чуть голову ей не оторвал, она даже охнула.
Надо вовремя разжимать зубы, сказал я.
Как же мне б… ь Больно, сказал я.
Я почувствовал, как грудь стала еще мокрее. На подушку капнуло, я глазам своим не поверил. Кровь.
Блядь, да это же кровь, сказал я.
А как же, котик, сказала она.
Ах ты сука, сказал я.
Намотал ее волосы на кулак и прижал голову к подушке. Она раскрыла глаза, ожидая, видимо, что-то вроде игры. На губах была улыбка, я впервые в жизни понял значение слова «змеилась». Если бы у ее улыбки был яд, она бы плюнула им мне в глаз.
Не рассчитывай на игры, блядь, сказал я, здорово разозленный.
Какие такие игры, пупсик, сказала она.
Ну держись, сказал я.
И пожалел, что развязал ей руки. С другой стороны, в этом деле, знал я, весьма искушенный в подобных вопросах многодневной возней с Алисой – думаю, чистым временем мы потратили на эту забаву не меньше месяца, – главное разобраться с ногами. Так что я рывком подтянул свои ноги к ее заднице и практически уселся. Из-за этого ей пришлось задрать ноги. Отлично, я приналег на каждую из них рукой, и она оказалась распластана подо мной, как лягушка для медицинских опытов. Видимо, что-то такое и ей показалось.
Ква-ква, сказала она и рассмеялась.
Впрочем, смех очень быстро прекратился, когда она поняла.
Что ты, чтоб тебя, сказала она.
Эй, сказала она.
Эй, нет, сказала она.
Эй НЕТ, сказала она.
Мне было плевать, укус на груди у меня не только кровоточил – это как же укусить надо было, думал я, ерзая, – но и саднил, и пульсировал. Как ранка на пальце, только не ранка, а рана, и не на пальце, а на груди, неловко попробовал я пожалеть себя и от обиды даже слезы на глаза навернулись. Это было все равно, что удариться ногой о стол, когда утром идешь на кухню за кофе.
Слушай ты, сказала она.
Заткнись, сказал я.
Она оказалась бойцом, – просто поразительно при таком сложении, навевающем мысли об общей меланхоличности – и очень долго ерзала, ускользая. Одновременно с этим она пыталась вырвать свои руки, зажатые моим весом. Но это все не имело особого успеха, и постепенно она выдохлась. Стала похожа на борца римского стиля, который потерял всякую надежду на успех в борьбе в партере и сопротивляется уже проформы ради, не рассчитывая дотянуть до свистка судьбы.
Она и не дотянула.
Когда я изловчился, прижимая локтем ее левую ногу к руке и обе – к дивану, зафиксировать ее совсем уже жестко и впервые прикоснулся к зловонному соцветию, в которое стремился, в надежде отомстить за все ядовитые цветы мира, созданные матушкой-природой, – гребанной сукой-женщиной, – она издала негодующий вопль.
Ббббляяядь, прошипела она.
Только попро… сказала она.
Дай только выбра… попробовала сказать она, но я поцеловал в засос.
Она укусила меня за губы, я ответил, и почувствовал кровь, и она охнула, куда-то прямо мне в ребра, скрытые за моими великолепными грудными мышцами, одну из которых эта сука украсила содранной кожей, следами зубов. Я укусил ее губы еще раз и она затихла, осознав всю серьезность моих намерений. Я чуть отстранил лицо, на всякий случай предупредительно куснув ее подбородок. Не дергайся, дал понять я. Она не дернулась.
Так вот как ты развлекаешься, сказал я.
Снова стал метить, она попробовала елозить, но я уже знал, что делать. Сильный укус в подбородок, и она подчинила свою сумасшедшую, мятущуюся, мятежную, беспокойную задницу, приказам мозга. Нишкни, велела она заднице и та затихла, лишь иногда всхрапывая и кося своим глазом циклопа.
Я наточил бревно, закалил его в огне, и вонзил.
Она заорала, как, должно быть, орал этот сказочный великан, когда обнаружил в голове горящее копье. С той лишь разницей, что Лиду копье пронзило сзади. Было очень громко, мне пришлось навалиться на ее рот своей грудью.
Только попробуй укусить, прошипел я куда-то ей в макушку.
Только попробуй, сука, сказал я.
Она замычала что-то, я не ослабевал давления. Лишь минуту спустя я дал ей вдохнуть.
Что, сказал я.
Пожалуйста, сказала она.
Поздно, сказал я.
Лижи, сказал я.
И рану лижи тоже, сказал я.
Она заплакала и стала вылизывать мою грудь, в то время, как я продолжил пробиваться в ее заднице. И если сначала я был осторожен и предусмотрителен – когда первая часть пройдена, можно позволить себе побыть великодушным, ведь рыба на крючке и уже никогда не сорвется, – то потом перестал.
От каждого моего толчка, – пока я не вошел полностью, – она начинала плакать еще горше, и не останавливаясь, лизала мне грудь.
Мне пришлось думать о чем-то, чтобы не кончить сразу. Зато когда я забил сваи полностью, наш с ней дом на берегу залива вырос на удивление крепким, на удивление стройным, на удивление счастливым, на удивление рыбам, кораллам, небу и золотистому песку, нежным креветкам с розовым мясцом трясущихся слюнявых половых губ, беззащитных десен, – на которых кровь пузырилась, вперемешку со слюнями, – на удивление всем самым красивым лагунам мира, неотличимым… которые кочуют из одного рекламного проспекта в другой, меняя лишь названия и географические названия. Я вышел из хижины, скрипнул дверью, и, не оглядываясь, счастливый, пошлепал по песку, зашел в воду, и, окруженный стайками диковинным рыбок, выгреб на своей доске в море, где оседлал волну. Она подняла меня над миром, и, играя на пеной, как белыми девичьими ногами, понесла меня наверх.
К небу. Шшшшшшш, шипела волна.
Шшшшшшш, шипела она.
Ты берешь меня в задницу, сказала она.
Блядь, глазам своим не могу поверить, сказала она.
Блядь ты БЕРЕШЬ МЕНЯ В ЗАДНИЦУ, сказала она.
Я тебя, мать твою, впервые в жизни вижу, сказала она.
И ты уже берешь меня в задницу и я кончила впервые в жизни, сказала она.
Я ничего не сказал. Ведь, чтобы я не сказал, все было бы не то. За исключением того, что я действительно трахал ее в задницу.
