Владимир Лорченков - Свингующие пары
Нет, это всего лишь горничная, сказал он, и, легко поставив стакан, поднялся, чуть наклонив голову из-за низкого потолка. Сказал сверху.
Идемте, я познакомлю вас со своей женой, сказал он.
Двигался он очень легко, и все в нем выдавало – не зря я вспомнил фильм, – профессионального танцора. Ничего удивительного, впрочем. Все латиноамериканские консулы должны увлекаться свингом и танго, подумал я, мысленно рассмеявшись. Но не без зависти. Он был старше меня лет на десять, совершенно очевидно. Красивые черные волосы с сединой, – я бы не удивился если бы узнал, что она искуственная, – уложенные чуть небрежно, глубокие, черные глаза, взгляд чуть снизу, как если бы он прикрывался бровями, как боксер – плечом в стойке. Движения матадора, настоящего: ничего лишнего, все по делу, и каждый раз с максимальной эффективностью. При этом он был явно полным, и, – будь я пристрастным, – напоминал отчасти фигурой Санчо Пансо. При этом двигался он, как король. Ну, или как животное. Бездумно и идеально точно. Если он делал два шага, то он делал два шага. Он не совершал кучу бессмысленных движений, как я. Мне, чтобы пройти два шага, надо было ступить вперед, качнуться вбок, отступить, похлопать себя по бедрам с обескураженным видом – не забыл ли чего, – оглянуться, наклониться, снова нырнуть вперед. Он не суетился. Так что я чуть отстал от него, и когда ввалился в комнату, – где он терпеливо и грациозно дожидался меня, чуть склонив голову – уже готов был увидеть что-то… Не совсем обычное?
Вполне возможно, она будет рослой красавицей в платье для танго, подумал я.
Невысокой, полной латиноамериканкой с широкими бедрами Сальмы Хаек и взглядом Фриды.
Полной русоволосой москвичкой, вывезенной в качестве трофея из пятилетней командировки в Россию.
Излишне смуглой, цыганистого типа, низкорослой ведьмочкой в браслетах и пестрых тряпках.
Перебирая варианты, – как терпеливый новообращенный мусульманин четки, – я разыскал взглядом в пяти раскрытых дверях ту, в которой виднелся его терпеливый профиль, и направился туда. На широкой кровати, привязанная руками к спинке, лежала она. Как бы мне описать ее? Вполне возможно, что я бы мог сделать это, ведь я внимательно разглядел каждую черточку лица и тела.
Ведь то была женщина, изменившая мою жизнь.
Но это не больше, чем ложная память.
Никто, знал я, – и знаю сейчас, – не придает никакого значения встречам, которые меняют судьбу. Ведь во время встречи ты об ее значении и не подозреваешь. Так что я лишь раз окинул женщину взглядом, словно ведром воды окатил. Довольно крупная, судя по всему – я не мог понять точно, потому что она лежала, – с красивыми, чуть полными, ногами… чуть полными в бедрах, но недостаточно массивными, чтобы это выглядело некрасиво.
Она действительно напоминала танцовщицу.
Еще она напоминала рослую красавицу в платье для танго. Красавица, снявшая это платье, да позабывшая его где-то.
Было в ней что-то и от невысокой, полной латиноамериканки с широкими бедрами.
И она отчаянно смахивала на русоволосую москвичку, вывезенную в качестве трофея из пятилетней командировки в Россию мужем-латиноамериканцем.
Руки у Лиды были вытянуты за голову и прижаты друг к другу, обмотаны полотенцем, и привязаны к кованой спинке кровати – роскошь винтажа, машинально отметил я, – и она была совершенно голой. Мне бросалось в глаза, что промежность не выбрита полностью, как почти у всех женщин, наслаждавшихся сейчас в доме.
Он сказал ей что-то на своем непонятном для меня испанском, который я учил в школе, но который разительно отличался от его жесткого аргентинского говора. Она ответила мягко, словно бы на другом языке. Хотя, конечно, это был все тот же. Я глядел на них, не понимая. Он кивнул мне коротко, как если бы я пришел к нему сказать, что на рассвете его расстреляют, и у него есть час написать завещание и принять причастие.
Уверен, наше знакомство будет продолжено, сказал он.
А сейчас я вас покину, сказал он.
Дверь приоткрылась, кто-то заглянул. Он не смотрел, и я не стал оборачиваться, хотя, конечно, мне было интересно.
Поэтому я сосредоточился на комнате, в которой впервые – и на всю жизнь, – встретил Лиду.
Кровать была покрыта сиреневым покрывалом, стены выкрашены – или то были обои, – бежевым, поэтому, несмотря на яркий свет, здесь были сумерки. К тому же, я не увидел окон. На стену, – видимо, чтобы разрядить пространство, – повесили картину. Афродита резвилась с амурчиками на фоне открытого пространства. За ними убегали вдаль поля, богиня сидела на камне, положив ногу на ногу, играя складками полного, белого тела, и у ее белоснежных пальчиков резвились в траве пузатые малыши с крылышками. Это было так… чересчур очевидно и так сильно бросалось в глаза, что я не мог отвести от нее взгляда.
Конечно, я говорю о Лиде.
Она лежала, глядя в потолок, и дышала осторожно, как если бы от этого что-то зависело. Я наклонил голову, представил примерно рост, обратил внимание на крупноватый, но правильной формы, нос, на красоту ног, на грудь. Постарался понять, рожала ли она. Не получилось – надо было лишь прикоснуться к груди, почувствовать, каковы они, соски, когда она возбудится. Я смотрел на нее, она выдержала взгляд, чему я не удивился – ведь у ее мужа был такой же.
Мы молчали.
Я подошел к двери, и закрыл защелку, думая о том, что, что бы не случилось – дикий трах или разговор по душам, – свидетели и соучастники нам не нужны. Отвернулся от закрытой двери, – чересчур резко, – уронив с бедер полотенце, потянулся было за ним. Потом досадливо выпрямился. Сколько лишних движений! Поймал себя на мысли, что уже начал невольно сравнивать себя с ее мужем. Грации ему было не занимать. Но и мне было чем похвастаться, так что я повернулся к ней боком. Резко повернул голову, – поймать намек на улыбку, который мне, вероятно, почудился. Нет, она выглядела совершенно серьезной, и смотрела на меня, приподняв голову, и изредка роняя ее из-за напряжения.
Развязать вам руки, сказал я.
Да, если хотите, сказала она.
Я встал сбоку у изголовья, и потратил не меньше пятнадцати минут на то, чтобы размотать ткань. Кто-то, кто завязал его – мне почудились изящные движения рук матадора, – смочил ткань водой, из-за чего узлы чуть ли не намертво схватились. Все это время она смотрела чуть в сторону, со сконфуженной улыбкой. Когда я закончил, она села и потерла запястья. Я сел рядом, и потянул на себя покрывало.
Вас зовут, сказал я.
Меня зовут Лидия, сказала она.
