Лина Дорош - Новые туфли хочется всегда
– Да Вы – Муз! Вот что хочу я Вам сказать, Лука Демьянович. Давно на подобные темы и столь витиевато не рассуждала!
– Хотела пошутить, но, очень похоже, оказалась права: когда страшно ему – не страшно ей, и наоборот.
– Да, твой обман – это всегда чуть-чуть и из благих побуждений, а чужой обман – и вот он пришел, самый страшный момент в твоей жизни.
– Я тебе подыграл.
– Не поняла.
– Говорю: я тебе подыграл! Уж прости, но ничего неожиданного про женские горести я от тебя не услышал. Баловство и маета! У женщин всё по-простому – и горести надуманные, и радости дикие. Всё от недостатка событий в жизни. Или от избытка.
– Вы серьезно?!
– Серьезно – несерьезно… разве это важно?
– А что важно?
– Важно то, что ты услышала, что я услышал, а кто что сказал – не важно.
– Почему?
– И всё-таки есть момент истины, mon amie.
– Мыть уши по утрам и вечерам?
– Опять не угадала! Танец! Иди – танцуй! – он махнул кому-то рукой и одновременно другой рукой забрал у меня камеру. К нам подбежал жгучий брюнет. – Это мой внук, Рене. Он тебя приглашает.
– На танец?
– Это вы с ним сами решите.
Рене молчал. Другие пары быстро входили в танго. Мы с Рене всё не начинали – будто примеривались друг к другу. Не то чтобы мы стояли и не двигались. Мы пританцовывали, но не становились в пару. Я двигала головой, руками, напрягала талию – разминалась. Ждала какой-то команды? Может быть. Но и Рене чего-то ждал. Смотрел на меня, будто пытался вычислить, чего от меня ждать, какой сложности программу можно мне предложить. Я его не торопила. Мне нравилась музыка, нравилось двигаться. То ли водка, то ли разговор так разгорячили меня, что с каждым движением по телу разливалась радость. Не голова, а мышцы, кожа – вспоминали это ощущение радости. Радости движения.
После танго заиграла сальса. Рене попросил именно сальсу. Он взял меня за руку и повел в самую гущу танцующих. Заговорил по-русски, но с жутким акцентом:
– Танго – не твой танец. Не сейчас.
– Почему?
– Очень драма. Конфликт. Не сейчас. Не тебе. У тебя сейчас проблема – без ритма.
– А мне понравилось.
– Мне не нравится. Мне не мог с тобой танцевать танго. Если сальса будет танцевать – будет всё хорошо.
– А если не сможем танцевать?
– Moi [4] слушай: без ритма. Надо ритм. Moi слушай, глаза смотри, сердце смотри – будет танцевать!
– Не всё поняла, но постараюсь догадаться.
– Toi [5] не говорить! Toi слушать.
Я начала переводить его слова с русского на русский понятный:
– Ритм – это жизнь, так?
– Да, – Рене замер на секунду, потом кивнул головой.
– Во мне ритма нет. Мне нужно его вернуть, так?
– Да, oui [6] .
– А ты говоришь – не говори, нам тогда не договориться с тобой. Рене, а как же его вернуть? Ритм-то твой.
– Смотри мой глаза. Слушай non ты, слушай moi и музыка.
– Как всё сложно! Какой именно танец танцевать – важно?
– Нет, важно. Важно танцевать. Vous comprenez? [7] Танцевать – c’est tout [8] .
– Включить музыку и танцевать одной?
– Нет одной, – он мотал головой и, чтобы я лучше поняла, добавил, – non [9] !
– Так категорично?
Рене вопросительно на меня смотрел. Его брови уже доползли до середины лба, а я не могла подобрать другие слова. Пока мы дискутировали, музыка закончилась. Рене поставил другой диск, но опять сальсу. Он вернулся ко мне, а я не унималась с вопросами:
– Всегда нет или могут быть варианты?
– Муа слушай! Настоящий ритм – танец двое.
– У тебя отличный русский.
– Moi слушай! Надо танцевать toi и мужчина, qui [10] танцевать сердце. Ритм non ноги, руки. Сердце! – он показал, как ритм звучит в сердце.
– Попробую перевести на русский, а ты скажешь, правильно ли я тебя поняла, хорошо?
Я уже собралась сказать, что смысл его слов поняла так: танцевать мужчина должен сердцем, и я должна танцевать только с таким мужчиной. Но Рене не дал мне ничего больше сказать – он подхватил меня и повел по танцу.
Начал меня вертеть, а я как завороженная слушалась его и шла за ним. Откуда руки-ноги знали, как надо им двигаться – не понять. Рене заулыбался. Я поняла, что «будет танцевать». Поняла сердцем. Всё, что он пытался мне объяснить. Ритм – это когда твой партнер делает первый шаг в танце, а ты его не слышишь и не видишь, ты только чувствуешь порывистое движение его сердца, чувствуешь своим сердцем. В какой-то момент я перестала ощущать движения тела, чувствовала лишь резкие толчки сердца Рене своим сердцем. Словно это движение его сердца совершалось и в моем. Мне казалось, будто его сердце пытается заставить биться мое. Задает ему ритм. Считает: «И раз, и раз, и раз». Это длилось какой-то миг, потом закружилась голова. Я снова ощутила свои руки и ноги. Рене взял мою руку и положил на свою грудь, и я снова прониклась этим здоровым, полным жизни ритмом. Мы кружились, и наступил момент, когда посреди танца, в этом сгустке энергии и музыки, моё сердце замерло. Меня осенило: оно не бьется! Не только сейчас. Оно не бьется несколько дней с того самого утра, когда я свалилась в горячке. Когда слезы испарялись со щек. Оно замерло тогда и не знало, что дальше. Что ему делать дальше. И как. Ждало подсказки. Ее не было. Сердце ждало. Тогда я не заметила его остановки. Меня не испугало это затишье. А сейчас вдруг я ощутила его вопросительное молчание. И мне стало очень страшно. А живо ли оно? А я? Оно молчало. Я ждала ответа, а оно безмолвствовало. В глазах потемнело. На один миг. Страшно. Страшно и темно. Рене сжал мою руку. И вдруг сердце сжалось по-настоящему и с силой вбросило кровь в сосуды. Стало светло, тепло и нестрашно. Я слушала и не узнавала стук моего сердца. Я слышала какой-то новый ритм.
Сердце должно биться, когда любовь. Любовь – такая особая форма жизни. Редкая и трудная. Жить – это биться. Биться за кого-то и за что-то. Я слушала свое сердце и слышала, что сейчас оно стало биться за мою любовь. Уже не к конкретному человеку. За мою способность жить любя. Ритм вернулся. Но желания поцелуя не возникло. Наши с Рене сердца сделали синхронно всего пару ударов, а потом наши ритмы разошлись. Его сердце отбивало ритм своей любви. Мое – своей. Танец закончился. И мы оба знали, что новый танец мы не начнем. Только в наших глазах осталась радость и благодарность. Радость и благодарность учителя и ученика.Рене поклонился, проводил меня за столик к деду и тут же исчез. Я подумала, что не ошиблась и здесь найду самый короткий путь к счастью, потому что нашла надежных и знающих тайные тропы проводников. Еще я подумала, что старик тоже знает об этом, но хочет, чтобы я дошла до всего сама. Я сказала:
– Я хочу здесь остаться.
Старик молчал. Паузы хватило, чтобы эйфории во мне убавилось. Старик продолжал молчать. Я поняла, что, видимо, должна была дойти умом до чего-то другого.
