Ольга Славникова - Любовь в седьмом вагоне
– Кошка и Бульдог часто ссорились, но быстро мирились, – продолжала читать полусонная соседка. – Иногда они играли. Бульдог делал вид, будто хочет съесть кошку. Он укладывал ее в свою миску, делал гарнир из всяких вкусностей, поливал кошку соусом. Потом Бульдог съедал гарнир, облизывал Кошку и отпускал. Конечно, он не стал бы ее есть, ведь они были друзья!
Крашенинникова окатило жаром. Вставлять такое в детскую книжку! Что за бесстыдство, что за недержание словес, тоже мне, блин, писательница, как у нее пальцы не отсохли! Одновременно перед ним с убийственной чувственной ясностью возникла картина: полумрак, плоский Лорин живот, украшенный толстыми кружавчиками майонеза, рыбный, маринадный вкус ее дрожащей кожи, грудки – треугольники едва припухлой белизны на матовости полинявшего загара, темные, словно подкопченные соски, на которые Крашенинников любил положить помидор…
– Ма-ам, смотри, у дяденьки живот заболел, – громким шепотом сообщил ребенок, показывая пальцем.
– Тш-ш-ш! – испуганно зашипела женщина. – Не мешай дяденьке отдыхать!
– Дяденька хочет в туалет! – уверенно провозгласил ребенок, мягко стуча пятками. – Давай читать громче, он все равно не спит.
Крашенинников заворочался. Надо, в самом деле, уходить отсюда. Умыться да и пойти в ресторан, высосать как можно больше водки, явиться завтра на собеседование с могучим выхлопом, чтобы, как у дракона, из пасти валил огонь. И пусть зануда-шеф плачет потом по этому сраному гранту, Крашенинникову по хрен, на его век работы хватит.
– Вы нас извините, – робко улыбнулась соседка, увидав, что Крашенинников разлепил глаза.
– Ничего-ничего, – пробормотал Крашенинников, обметая с лица дремотную паутину. – Вы читайте-читайте…
– В доме, который охранял Бульдог, жил Пудель, – послушно продолжила соседка, крепко прижимая к себе взъерошенную голову пацана. – Пудель завидовал дружбе Кошки и Бульдога. Он хотел сам дружить с Кошкой. Когда Бульдог нес дозор во дворе, Пудель прокрадывался к будке и звал Кошку в гости…
Вот так номер!
Пуделем Лора и Крашенинников называли шефа – за шарообразную, словно начесанную, белую шевелюру, длинную умильную физиономию, но главным образом – за страстное желание услужить хозяевам фирмы, отчего малейший промах подчиненных вызывал у шефа истерику с расшвыриванием бумаг и беготней по этим бумагам, с крикливыми угрозами немедленно уволить всех и уволиться самому. Лора высмеивала Пуделя за его пристрастие к мелким хорошеньким вещицам – всяким брелокам, зажимчикам для денег, галстучным булавкам с непременным бриллиантом размером со шляпку гвоздя. Лора считала, что Пудель скупает вещицы из зависти к большим вещам, которые ему не по карману, что это его игрушки, символизирующие реальность мира олигархов. Поскольку Лора понимала в игрушечном, то Крашенинников с ней и не спорил. Но в последние месяцы перед своим таинственным исчезновением Лора издевалась над шефом с особенной изобретательностью, кстати и некстати заводя разговор о его малопочтенных сединах и театрализованных привычках. Крашенинникову становилось беспокойно, точно шеф, сидя невидимкой на краю их разъезженной, как проселочная дорога, супружеской постели, присутствовал при бесконечных домашних скандалах.
Впрочем, Крашенинникову было не до того, чтобы просить для шефа справедливости. Он сам то и дело попадал под удары Лориной ярости, какой-то слишком плотской и грубой для этого отвлеченного существа. Лора как будто сама не находила причины собственной злобы, но причина существовала, раз существовало следствие, и Лора металась по квартире, хватая заведомо ложные раздражители: джинсы Крашенинникова, валявшиеся кучей на полу, забытую под бумагами тарелку с восковыми остатками яичницы…
А может, Лора потому так придиралась к шефу, что ей, влюбленной дуре, просто хотелось о нем поговорить? Интересно, как она называла его в любовных играх: Пуделем или как-то по-другому? Должно быть, обманутым мужьям какой-то специально обученный бес отводит глаза. Вот женщины – те сразу чуют неладное, наставленные рожки у них моментально становятся антеннами, и чем ветвистей наставляешь, тем совершенней делается этот новый орган, пеленгующий мужа на всем доступном ему пространстве. Обманутый муж, наоборот, тупо носит свое костяное украшение, явно забирающее что-то у мозга. Как мог Крашенинников не замечать, что истерики шефа в офисе и домашние скандалы построены на одних и тех же сценических приемах? Это нервное бряцание ложечки в танцующем кофе, беготня по разбросанным вещам, шмяканье в стену кулаком…
– Однажды хозяева дома, который сторожил Бульдог, надолго уехали в отпуск, – читала соседка, испуганно поглядывая поверх очков и раскрытой книги на Крашенинникова, слушавшего теперь вместе с пацаном, требовательно вперившись в чтицу набрякшими бульдожьими глазами. – Они заперли дом, двор и оставили Бульдога без службы и без корма. Кошка звала Бульдога поохотиться или пойти по селениям рассказывать сказки. Но Бульдог лежал в будке и не хотел сдвинуться с места…
Да, было такое. Фирму приморозили, сотрудников отправили в отпуск без содержания на неопределенное время. На Крашенинникова нашла глухая апатия, его даже не тянуло в Сеть. Он действительно целыми днями валялся в постели, волоча на себе куда-то, точно мешок с пожитками, сбитое в угол пододеяльника грузное одеяло. Небо, серевшее в окне, не отличалось цветом от серого потолка и было в таких же сизых и рыхлых протечках, говоривших о том, что жилец наверху, по всей вероятности, пьет. За весь январь и февраль не пробилось и лучика солнца: если шел снег, то его мотало и таскало в воздухе, удивительно долго не пуская прилечь на землю, отчего тусклый воздух напоминал старую кинопленку, но чаще лил холодный дождь, и остатки сугробов плавились на газонах, будто жир на сковороде. Точно так же таяли деньги, но таскаться по слякотной мгле на собеседования с работодателями Крашенинникову было невмоготу. Он в своей сонной одури плохо понимал, что происходит вокруг: ему почему-то казалось, что Лора держится прекрасно – во всяком случае он регулярно получал от нее макароны с черной котлетой и ласковую смутную улыбку. Именно благодарность к Лоре, теплая волна умиления ее небольшим героизмом и поставили Крашенинникова на ноги, а тут подоспело известие, что фирма возобновляет работу. Помнится, шеф явился в офис сильно простуженным и странно возбужденным: он громко кричал из комнаты в комнату и хватался платком за свой покрасневший нос, как хватаются полотенцем за ручку кипящего чайника, казалось, в голове у него бурлят пузыри. Крашенинников тогда подумал, что шеф, наконец, решился и украл у владельцев фирмы пару миллионов долларов. А он, оказывается, украл не деньги – вот в чем было дело.
