Трудно удержать - Бромберг Кристи
Ее судорожный вдох подсказывает, что между нами есть еще что-то, что стоит исследовать. Например, кровать. Бассейн. Так много поверхностей. Чертовски много.
– Я восхищаюсь твоей настойчивостью. Правда. Но я никогда не говорила, что не хочу с тобой спать, – замечает она, оглядевшись, чтобы удостовериться, что нас никто не слышит. – Я сказала, что не могу, что это не профессионально.
Я издаю неопределенный звук, а затем, положив руку ей на затылок, целую. Это мимолетное касание, но я пользуюсь ее шоком, чтобы получить больше того, чего так безнадежно желаю.
И сделав это, я прерываю поцелуй, отступаю назад и не спешу ухмыляться, потому что не хочу дарить Леннокс чувство самоудовлетворения из-за того, что гоняюсь за ней. Другая же часть меня мечтает показать, что ее игра не работает, что я все еще намерен овладеть ею. И собственническая часть меня хочет, чтобы Кэннон заметил и задумался, что, мать его, происходит.
– Что… Что ты…
– Пора работать, – говорю я, подмигнув, и лишь смеюсь, оставляя это растерянное выражение на ее прекрасном лице.
Мне действительно нужно работать. Очередь из детей и взрослых растянулась по всему вестибюлю стадиона. В руках они держат экипировку «Ливерпуля», готовую к тому, чтобы я оставил на ней автограф.
– Спасибо, приятель, – говорю я стоящему передо мной парню.
– Однажды я хочу стать таким же, как вы, – признается он. – Ну то есть в том, что касается футбола. Не во всем остальном. Мама говорит, что вздернула бы вас за яйца за сделанное.
– Хэнк! – охает его отец. Слова сына приводят мужчину в ужас, но он все же явно пытается подавить смех.
Я сам с трудом сдерживаю улыбку, когда смотрю на этого десяти- или одиннадцатилетнего паренька и вспоминаю, каким умником был в его возрасте.
– Прошу прощения, – говорит его отец. – Не знаю…
– Все в порядке, – уверяю я и поднимаю руку, чтобы показать, что не оскорблен. Это ничуть не хуже намеков, которые сегодня сквозили в каждом вопросе прессы. – Знаешь, почему так сложно быть футболистом, Хэнк? Тебе приходится стать публичной личностью, даже если тебя волнует лишь игра на поле. Иногда люди говорят о тебе, говорят неправду – неважно, комментировал ли ты ситуацию или нет. Потому что в конечном итоге они сами выбирают, во что верить. Понимаешь, о чем я?
– Да, сэр.
– Поэтому тебе следует тренироваться каждый день. Отрабатывать работу ногами, приемы и пасы. А еще тебе следует быть сильным, потому что критика никуда не денется. Всегда будут ходить лживые слухи, а люди будут пытаться порвать тебя на куски. Ты можешь взять под контроль только самого себя. Поэтому усердно тренируйся, не сворачивай с пути и не обращай внимания на негатив. Идет?
Я тянусь через стол, чтобы удариться с ним кулачками, но, когда оглядываюсь, рядом стоит Леннокс, склонившая голову набок и не сводящая с меня глаз. Что-то в ее взгляде говорит, что она все слышала и все понимает.
Странное чувство, поскольку я не ожидал, что кто-то, едва знакомый со мной, подумает, что я не виновен во всей этой истории с Эсме. До сих пор. До того момента, пока Леннокс не улыбнулась.
– Да, сэр. Я буду усердно тренироваться. Обещаю.
– Вот и хорошо. Не могу дождаться, когда выпадет шанс сыграть с тобой или против тебя. Пока, Хэнк. Наслаждайся игрой.
Его отец кивает в знак признательности за то, что я так спокойно отнесся к словам мальчика. Черт, ведь паренек не виноват. Он всего лишь повторяет то, что сказали его родители.
Я провожаю их взглядом и поворачиваюсь, чтобы встретиться со следующим в очереди. Прежде чем паренек произносит хоть слово, я уже знаю его историю… По крайней мере, ее часть.
Потому что я будто смотрю на более молодую версию себя. У мальчика длинные волосы, впалые щеки. Его глаза широко раскрыты от волнения, вызванного встречей со мной, но за ними скрывается глубокая печаль, которую я не могу объяснить. Я просто знаю. Это усталость от постоянного осознания, что ты недостаточно хорош. Это усталость из-за беспокойства, не поддался ли ты голоду, не съел ли сегодня утром слишком много на завтрак, при этом не оставив достаточно для мамы. Ведь другой еды нет. Это усталость из-за страха, что кто-нибудь поймет, что у тебя грязные ногти, потому что дома отключили воду. Что люди заметят, что твоя одежда немного велика, ведь ее тебе дали в Армии спасения [10].
Все это отражается и на лице его матери. Отчаянное желание, чтобы другие увидели – она делает все, что может.
Я смертельно устала трудиться на двух работах, но пришла сюда, чтобы он увидел своего героя.
Я пытаюсь стать ему и матерью, и отцом, предоставить ему шанс на лучшую жизнь.
Я надеюсь, что от встречи с вами он проникнется энтузиазмом и захочет большего, чем я когда-либо смогу ему дать.
Бесчисленное количество раз моя мать поступала точно так же – брала на работе больничный, чтобы простоять в бесконечной очереди, лишь бы увидеться с легендарным футболистом Яном Рашем. Футболистом, которого я боготворил так, что лгал товарищам по команде, будто меня назвали в его честь.
Только на поле мы все были равны. На зеленой траве я был Рашем Маккензи, чьей целеустремленности и умению работать ногами завидовали другие мальчики. Там они забывали, что я был ребенком, которого никто по-настоящему не знал.
Эти двое напомнили мне о прошлом, которое привело к будущему, что я теперь имел. Из-за этого я не сразу нашел, что сказать.
– Привет. Кто тут у нас? – спрашиваю я, встречаясь взглядом сначала с мальчиком, а потом и с его мамой.
– Меня зовут Скотти, – робко отвечает он, потирая руки.
– Привет, Скотти. Как поживаете, мэм?
– У нас все хорошо, спасибо. – Она оглядывается на толпу, что ждет позади, прежде чем снова взглянуть на меня. – У нас нет ничего, что вы могли бы подписать. Мы не можем… – Ее голос срывается, пока она показывает на прилавок с товарами в дальнем левом углу. Я знаю – она хочет сказать, что они не могут ничего купить. – Но вы его любимый игрок, так что я была обязана убедиться, что он увидится с вами. Ведь у нас нет шанса посмотреть, как вы играете в Англии.
Улыбка не сходит с моего лица, даже когда я сглатываю застрявший в горле комок эмоций.
За последние годы я встречал таких мам несколько раз, но из-за быстро развивающихся событий никогда не задумывался, какие трудности приходилось преодолевать моей матери. Я узнаю этот взгляд, потому что годами наблюдал его в ее глазах. Но теперь с поразительной ясностью я вижу и кое-что еще.
Этой женщине примерно столько же, сколько было моей маме, когда она скончалась. Когда последняя слеза скатилась по ее щеке от понимания того, что она больше не будет рядом. Эта мама точно такая же.
Она никогда не оставит сына. Ради любви к своему мальчику она снова и снова будет доводить себя до изнеможения.
Боже, именно в такие моменты я хочу изменить что-то к лучшему.
– Ты играешь? – спрашиваю я Скотти, когда у меня наконец получается хоть что-то произнести. Мальчик кивает. – Сколько тебе и на какой позиции?
– Мне тринадцать, я центральный нападающий, – говорит Скотти едва слышно.
– Важная позиция. Значит, ты уравновешенный и надежный, когда это необходимо, и агрессивный, когда это оправданно.
– Да.
– Вот что я тебе скажу, – начинаю я, а потом снимаю джерси. – Думаю, тебе оно больше подойдет.
Глава 20. Леннокс
Кто этот мужчина?
То, что он сказал маленькому рыжему мальчику, усыпанному веснушками, «нельзя верить во все, что слышишь», и то, как после посмотрел на меня – вот причины, почему я все еще стою здесь. Все еще не свожу с него глаз.
Вот почему наблюдаю за ним, вместо того чтобы переживать о том, что он поцеловал меня публично – так, что любой мог увидеть.
