Темный полдень - Весела Костадинова

Впрочем, это было совершенно не мое дело — я не налоговый инспектор. Да и кто станет Хворостова проверять? Та самая налоговичка, чей муж возглавлял цех по переработке мяса? Все в этом поселении были так или иначе завязаны на бизнес Дмитрия, и никто не собирался лезть туда, где им не рады.

Но все мои мысли снова и снова возвращались к тому, что произошло со мной несколько дней назад, в собственном доме. До сих пор разум отказывался принимать реальность происходящего.

Когда я пришла в себя после обморока, Надежда уже исчезла, оставив меня на попечение Хворостова. Но на этот раз он явно не спешил меня успокаивать или что-то объяснять. Напротив, вся ситуация ему явно не нравилась. Если раньше от него исходила хоть какая-то забота, пусть и не вольная, то теперь его раздражение было ощутимым. И скрывать своё недовольство он даже не пытался.

Я не понимала, почему он так резко изменил отношение. Будто всё, что произошло, стало для него не только лишней проблемой, но и чем-то, что выбило его из привычного уклада. Его помощь теперь казалась механической, как будто он делал это потому, что так было нужно, но не потому, что хотел.

— Прости меня, — вырвались у меня непривычные слова, когда я принимала у него чашку с горячим чаем.

Он лишь дернул щекой.

— Завтра в восемь придешь к администрации поселка, — голос звучал отстраненно и холодно. — И постарайся больше в истории не попадать! И слушай хотя бы, что тебе говорят.

У меня были сотни и тысячи вопросов, но ни один я не задала, поняв, что это бесполезно — Дмитрий не хотел со мной говорить. Вообще. Подозреваю, что и видеть меня тоже, но его удерживало данное им слово помочь. От этого стало…. Неприятно.

Оставаться одной в доме после пережитого не хотелось. Но я не стала задерживать мужчину, когда он собрался домой. Было уже далеко за пол ночь, а ему, как и мне завтра предстояло идти на работу.

Я ожидала, что в доме может произойти что-то еще, боялась, то крепко зажмуривая глаза, то пристально вглядываясь в темноту ночи, но было тихо. Удивительно тихо. Словно все произошедшее было не более чем моей фантазией, разыгравшимся воображением. И на следующий день, и на следующий. И с каждым днем, мне все больше казалось, что все это было лишь сном, бредом, который ударил в голову от жара бани, от угара, в котором я едва не погибла.

Но все-таки еду хозяину я оставляла исправно, подкладывая к традиционному хлебу и молоку то печенье, то конфету. А на утро обнаруживала покусанное угощение. Если в доме и жила крыска, то мне уже было все равно.

К бане подходить я боялась, поэтому всю неделю волосы мыла в нагретой дома воде, благо теплая погода разрешала принять такие процедуры на улице. От одной мысли снова войти в тесное помещение меня кидало в холодный пот.

— Ты что, с Шумиловских успела поцапаться? — услышала я над ухом недовольный голос Дмитрия и подняла голову.

— Что, прости? — за всю неделю он сказал мне от силы с десяток слов, хотя виделись мы не один раз.

— Айна, скажи, пожалуйста, — его голос был ровным, но в нём чувствовалось недовольство, а глаза прищурились, как у хищника, готового к атаке. Он стоял передо мной в обычной рабочей одежде, но выглядел настолько уверенным и красивым, что у меня на мгновение перехватило дыхание. — Ты спокойно жить умеешь?

— О, уже настучали? — я и бровью не повела. — Кто успел? Сам псих или те, кто мимо пробегали, делая вид, что я — пустое место?

Он снова вздохнул, качая головой.

— Чем ты его задела?

— Я — его? — я встала и посмотрела прямо в невероятные зеленые глаза. — Видимо тем, что прогулялась около его чертова дома! Знаешь, Дмитрий Иванович, если бы я знала, чем можно вывести психически неуравновешенных людей из себя — открыла бы частную практику.

— Ты только гуляла? — Дмитрий не поверил мне.

— Ну… еще фотографировала. Не знала, что это запрещено на территории вашего поселения. Тебе, как главе — выговор. Таблички не мешало бы поставить.

Его зелёные глаза блеснули, и я уловила в них смесь раздражения и лёгкого смешка, хотя он старался этого не показывать. Дмитрий выглядел так, словно мои слова ему и забавны, и в то же время раздражают.

— Айна….. Не лезь к этому придурку, ради бога и ради меня! В следующий раз он может не ограничиться… предупреждениями.

— С вилами за мной побежит? — фыркнула я. — Хотя… этот может. А тебе, часом, не сообщили, что он разбил мою камеру? — я поморщилась, чувствуя глухую злость и тоску. Потеря камеры стала чувствительным пинком от жизни. — Дебил, бл…. Кто он вообще такой?

— Геморрой в моей заднице, — буркнул Дмитрий, падая в кресло в моей каморке, называемой канцелярией. — Приехал к нам лет десять назад. Выкупил, сученыш, до хрена земли. И теперь сидит здесь сычем.

Ого, самоуверенного Хворостова кто-то щелкнул по носу? Забавно. Против воли я едва удержалась от улыбки.

— И как ты, великий и могучий, это допустил? — не удержалась от шпильки.

— Это не я…. я тогда главой еще не был, — признался он угрюмо. — Стал через год, но документы у него — хрен подкопаешься — профессионалы делали. Московский хозяин жизни, бля… — слова прозвучали даже не с раздражением, с откровенной злостью.

Я подняла бровь, испытав нечто похожее на восхищение. А не так ты и всемогущ, Дмитрий Иванович, даже на этой земле.

— И кто бы говорил…. — пробормотала в ответ.

— Не понял? — резко отреагировал Дмитрий, мгновенно подобравшись. Я заметила, как его нос начал трепетать от гнева. Он выглядел так, словно в следующий момент мог взорваться, и это заставило меня невольно насторожиться.

— В зеркало посмотрись, Дмитрий Иванович, — посоветовала я, чуя, как подхожу к самому краю. Но не могла отказать себе в удовольствии подразнить тигра.

— Так, значит? — резко поднялся Дмитрий, и в одно мгновение оказался у меня перед столом, склоняясь надо мной настолько близко, что я почувствовала его дыхание. Он заполнил собой всё пространство вокруг, его присутствие было ощутимо физически. Слишком близко.

Я замерла, чувствуя жар, исходящий от его тела, и его запах — дикий, грубый аромат трав и земли, свежий, словно он только что вернулся из леса, густой и сильный. Всё во мне напряглось. Сердце забилось быстрее, но не от страха, а от чего-то более глубокого, почти первобытного. Его зеленые глаза потемнели