Дерзкие. Будешь должна - Катерина Пелевина
Не дам ей спрыгнуть. Просто не дам. Хотела, чтобы показал ей, какой ебанутый? Я покажу. Напугаю так, что во всём мне нахуй сама сознается. Будет умолять ещё, чтобы простил…
Еду под сто пятьдесят, а она в сиденье вся сжалась.
— Глеб, сбрось, пожалуйста, скорость… — умоляюще смотрит, но я не реагирую. — Глеб, пожалуйста…
Ещё сильнее набираю, петляю, в шашки играю. Её трясёт. Начинает плакать.
— Я прошу тебя…Прошу! Пожалуйста! Глеб…Умоляю тебя, прекрати!!! — кричит она и глаза свои зажмуривает.
Резко жму по тормозам. Так, что аж тачку заносит немного и разворачивает прямо на дороге, пока она в кокон вся сворачивается. Ревёт, дышит часто-часто и сказать ничего не может, лишь воздух жадно ртом глотает. А я смотрю на неё и просто нахуй ненавижу. Обидеть хочу. Сильнее обидеть. Как можно сильнее. А обижу ли? Осмелюсь? Это пока для меня вопрос.
— Ты мне душу сковырнула, — выплёвываю стальным голосом. — Шутки кончились. Теперь всё по-моему. Не хотела по-доброму. Не хотела по-нормальному. Тогда как я, как мог, старался. Ни с кем не старался. А с тобой хотел. Хотел, блядь. Хотел! Но ты от меня нихуя уважения больше не получишь. Шлюха она и есть шлюха. Точно такая как все. Так что заткнись, не гунди и не отсвечивай, пока домой тебя не привезу и раком не поставлю.
Разворачиваю тачку и еду, пока она ревёт в истерике. Даже смотреть на неё не могу. Не могу смотреть. Тошно, блядь.
Почему? Почему она? Почему повело так с неё? Сейчас я ощущаю какой-то дисбаланс внутри. Ещё недавно думал, что не обижу. Недавно думал, что хочу защищать. А теперь… Внутри совсем диаметральные чувства. Обидеть, унизить, растоптать. За то что посмела вот так со мной поступить.
«Отдам тебе девственность. Будешь первым и исчезнешь из моей жизни. Потому что ты мне не нужен!». Сука!!!!
Кое-как беру себя в руки, чтобы не скинуться с моста прямо на тачке. Я могу. Я точно могу, мне на страшно. Я-то выживу. А вот она — большой вопрос. Доезжаем до дома. Хватаю её за шкирку и тащу, пока она семенит за мной.
— Я сама пойду. Отпусти, Глеб…Прошу тебя…
— Заткнись, нахуй.
Наверное, со стороны я выгляжу как цепной пёс. Так себя и ощущаю. Пёс, которого всё время били, и он не видел ничего хорошего в своей жизни. Пёс, который дорвался до свободы и хочет мстить. Она что-то внутри меня зацепила. Какие-то струны, которые стали звучать иначе. Я думал, что она открылась мне. Вчера, когда просила снять платье. Когда смотрела так. Когда трогала. А я не взял её. Не взял. Терпел. Потому что уважал. А потом спали вместе…Спал как младенец с ней. А теперь это «Ты мне не нужен. Чего ты хочешь, чтобы отвалить от меня?».
Не могу успокоиться. Больно так, что внутри всё сжимается. Ноет, стреляет, колит — всё сразу.
Волоку её в дом, как какую-то ебучую куклу. Затаскиваю в спальню и отшвыриваю на кровать. Она тут же сопротивляется, пытается встать, а я её буквально вдавливаю в матрац и руки прибиваю над её башкой.
— Будешь сопротивляться, я тебя свяжу. Ещё больнее сделаю. Так что вся в крови уйдешь. Поняла меня? — сжимаю её запястья до боли и смотрю на неё остервенелым взглядом. Пусть боится. Пусть боится так, что тошнить от меня будет. Пусть ненавидит всей душой, как ненавижу её я.
Отпускаю её, а она не шевелится. Дрожит. Трясётся, но руки так и держит над головой, а я начинаю одежду с неё срывать. Просто срывать и рвать прямо на ней по швам с треском. Она начинает рыдать. Уползает от меня, вцепляясь в меня пальцами. Я снимаю с себя футболку и джинсы, прямо нависая над ней и не позволяя далеко уйти, не обращая никакого внимания на её жалкие попытки оттолкнуть меня. Конечно у меня на неё стоит, но я никогда никого не насиловал. И то, что я сейчас ощущаю просто меня уничтожает. Разрывает. Убивает. Потому что это ОНА.
Но я всё равно продолжаю это делать, хоть и не собираюсь брать её. Только она думает иначе. И пусть думает.
— Я передумала! Отпусти меня! Отпусти, Глеб! Пожалуйста! Умоляю тебя! Отпусти!
Во всей этой какофонии её протяжных ничтожных звуков я улавливаю такой страх, от которого покрываюсь липким потом сам. Она задыхается подо мной, пытается бить, а я обхватываю её руки снова.
— Ты же хотела мне отдать девственность? Говорила — забирай. Ты сказала, что я тебе не нужен, но как последняя шлюха хотела отдать мне это сама. А теперь возникаешь. Теперь дёргаешься, как жалкая подстилка, набивая себе цену, — выдыхаю ей в рот и жадно вторгаюсь в него. Подчиняю её. Давлю так, что наши зубы начинают стучать. Трахаю её рот языком, наполняя своей слюной, пока она всхлипывает, дрожит и смотрит на меня заплаканными глазами. Не выпускаю её. Лапаю её полураздетое дрожащее тело. Мну грудь, сжимаю соски, больно давлю коленом в промежность. — Будешь плакать подо мной и звать на помощь. Будешь царапаться и кусаться. Будешь же да? Как с Гамелем тогда? — смотрю на её ненавистный взгляд. Наконец вызвал у неё это чувство. Она начинает брыкаться сильнее. Вулкан просыпается.
Срываю с неё джинсы до колен одним рывком, оставляя в одних трусах и начинаю грубо трогать её, понимая, что она такая же отбитая, как и я. У меня стоит. Она вся мокрая. Вся и насквозь. Понимаю, что это физиология. Возможно, своей черепушкой она этого и не хочет вовсе. Просто это акт агрессии и подчинения. И тело реагирует на всё это так же легко, как в первобытном обществе. Хочешь ты этого или нет.
Её страх читается в глазах, просачивается через два её изумруда, но кроме этого там я вижу своё Дьявольское отражение — наши развратные пороки, грехи и душевное уродство слились воедино. Она дышит так громко, как только возможно, задыхается почти.
— Глеб, если тронешь, я возненавижу тебя. Я никогда, слышишь, никогда тебя не прощу! — кричит она, на что я натягиваю самую безразличную маску из всех, сменяя её кривой ухмылкой.
— Если думаешь, что
