Ее друг (СИ) - Алена Февраль
Я устала, меня подташнивает, голова гудит, я хочу покоя и я не виновата!
Возможно Миша считает, что я ему должна? Я бы с удовольствием с ним рассчиталась, но нечем. Я пустая везде — физически, душевно и материально.
— Маша! Маш, — хрипло говорит парень и касается ладонью моей спины, — поехали ко мне… На хер всё и всех. Я тебя люблю и готов… вернее я очень скоро буду готов забыть всё. Я не могу без тебя… Меня словно воздуха лишили, а тело погрузилось в дикую ломку… по тебе. Поехали?
Я не отрываю взгляда от созерцания темноты за окном и не поворачиваю голову, потому что не хочу чтобы Миша видел тоненькие струйки слёз, которые покатились по щекам. Я очень хочу ответить отказом на его предложение, но внутри разрастается уверенность, что парень опять воспримет это как очередную «неблагодарность».
Как же всё сложно! А сложнее всего осознавать, что я продолжаю испытывать к бывшему другу привязанность и любовь. Я скучала по Мише, часто думала о нём, вспоминала наши встречи, но… Но в тоже время я, словно садистка, воскрешала в памяти его обидные слова и обвинения.
Предположим поеду я к нему, а дальше что? Он явно рассчитывает на нечто большее, чем ночёвка по разным спальным местам. А об… этом страшно вспомнить. Снова будет больно! Физически, потом душевно. В который раз отщипну ломоть от израненного куска сердца и нещадно потреплю душу.
Миша обхватывает мои плечи и разворачивает к себе.
— Почему плачешь? — сощурившись, спрашивает парень.
Я поднимаю глаза на лицо бывшего друга и честно отвечаю.
— Я ехать не хочу. Совсем. Если я откажусь, ты посчитаешь меня неблагодарной и снова начнешь стыдить и обвинять… Я не хочу. Я покоя хочу, Миша.
Решетников откидывает голову на спинку кресла и закрывает лицо ладонями.
Он долго молчит, а потом сипло выговаривает.
— Я тебя понял. Не буду больше навязываться… Куда ехать? Отвезу тебя.
— Нет. Я сама, — торопливо бормочу я.
Миша поворачивает голову в мою сторону и пытается словить мой взгляд.
— Понял… Поцеловать то хоть можно? На прощание.
— Нет, — ещё быстрее отвечаю я и хватаюсь за ручку, чтобы открыть дверь.
Руки дрожат настолько сильно, что я впервые в жизни не могу самостоятельно открыть автомобильную дверь.
Миша наклоняется, чтобы мне помочь, и даже приоткрывает дверь, но тут же снова её захлопывает. Сжав мои плечи, он вдавливает меня в кресло и тихо говорит.
— Тридцать секунд украду у тебя, любимая. В последний раз коснусь твоих губ, потерпи…
Горячие губы помечают мой рот поверхностным поцелуями и спускаются к подбородку. Серия коротких поцелуев обжигают вначале щёки и висок, а потом он медленно спускаются к губам. Я приоткрываю рот, чтобы попросить Мишу остановиться, но не успеваю сказать даже слово. Решетников набрасывается на мои губы словно сумасшедший. Металлический привкус постепенно распространяется по рту и я не сразу могу определить его происхождение. Горячие и твердые губы не дают мне опомниться: темп глубокого и настырного поцелуя всё усиливается и нарастает.
И вдруг всё резко прекращается. Миша возвращается на место и хрипло говорит.
— Извини. По другому я просто не смог.
— Дурной, — дрожащим голосом выдавливаю я и инстинктивно облизываю губы.
Выскочив из машины, я оглядываюсь и попытаюсь вспомнить в какой стороне находится остановка. Надо скорее определить эту чертову сторону, чтобы перестать плавиться под пронзительным взглядом Решетникова. В том, что он смотрит, я была уверена. Чувствовала его…
Ну где же эта остановка?!
Глава 38
Около месяца спустя
Яна
Я ещё не вошла в дом, а уже почувствовала, что что-то произошло. В последние два-три месяца это «что-то» обязательно было связано с Мишей. Жизнь младшего брата пошла по пиз…де и всё благодаря этой девчонке…
Как только я захлопнула дверь, в прихожую вбежала обычно спокойная домработница Снежана. Обычно, потому что сейчас на женщине не было лица: волосы взъерошены, лицо бледное, а губы некрасиво кривились.
— Приведи себя в порядок, — стараясь «держать лицо», выдавила я, — мать увидит и премиальных тебя лишит. Что там случилось?
Этот вопрос был основным, но я не хотела показывать свой истинный интерес кому бы то ни было, особенно обслуживающему персоналу. Я всегда должна быть сдержанной! Эмоции, чувства и в особенности любовь, привносят в жизнь много дер*ма, от которого потом очень тяжело отмыться.
Снежана поправила волосы, причем поправила мокрой тряпкой, которую сжимала в руках, и именно в этот момент я услышала мамин крик.
— Я тебя заклинаю, Миша! Пожалуйста!
Снежана вздрогнула, а я, стерев с лица истинные эмоции, пошла на голос хозяйки дома.
В последнее время я видела мать всякой. Холодная, высокомерная женщина, коей всегда была Людмила Леопольдовна, постепенно исчезала, а на ее месте появлялись другие воплощения.
Женщина-мать, которая любила младшего сына больше всех своих детей и мужа, но всегда это тщательно скрывала. Женщина-страдалица, которая по ночам рыдала в подушку, стараясь скрыть от домочадцев свои истинные переживания. Женщина-тревога, которая при каждом звонке в дверь или телефонном звонке, вздрагивала и напряжённо ждала плохих новостей. Похоже сегодня родилась ещё одна сущность — женщина-истеричка. Именно этим определением я могу объяснить, материнские крики, которые переодически доносились из гостиной.
При входе в гостиную я ожидала всего, но только не того, что увидела. Увиденная картина поразила меня настолько, что моя маска стремительно слетела…
А всего этого могло бы и не произойти, если бы мать, много лет назад, послушала меня и запретила Мише общаться с этой убогой… Но меня ведь никто не слушал. Железная Люда тогда очень холодно мне сказала.
— Не лезь. Она — еще одна Мишина игрушка, наиграется и выбросит. Я не буду травмировать подростка всякими запретами.
Я тогда рассмеялась матери прямо в лицо. Слишком горько мне было слушать такое от человека, который запрещал мне, Арсению и Владимиру практически все. Мы росли как в концлагере — везде и во всём должен быть порядок. Запрещались любые проявления чувств. Арсений брыкался, а мы с Вовкой-дураки, слушались железную Люду беспрекословно.
Но Миша не бросал свою игрушку. Играл до изжоги. Шагу без нее не делал. Кругом Маша-Маша-Маша. Несколько раз, обманом, Арсений вывозил Мишку на свои потрахушки и что толку. Этот лох посылал всех на хер и уезжал. А мы ещё потом выговоры от матери получили. За самодеятельность, если можно было так выразиться.
