Крепкий орешек - Ольга Дашкова
Но когда Ада забормотала по-французски, а потом закричала, снова кончая за минуту на языке Орехова, ей не дали опомниться, Гена навалился всем телом. Впился в ее рот своим, глотая крик, вошел так глубоко, как только можно, и начал трахать языком и членом как одержимый.
И оказывается, некоторые мужчины еще умеют трахать. А сколько вам было лет, когда вы узнали об этом? Эта мысль тоже пронеслась и забылась, потому что накатывал второй оргазм, а Гена, уже поднявшись корпусом, держа ноги женщины на своих локтях, смотрел, как его член, покрытый соками и влагой, входит, словно поршень.
Он наслаждался зрелищем, тем, как его ненасытная голодная курочка стонет от удовольствия, как колышется ее грудь, как при этом она сама ее мнет и вот-вот готова кончить. Но Орехов не был готов так быстро сдаться, у него были планы сменить несколько поз.
Так и произошло. Ада потеряла счет времени, своим оргазмам. Она лежала боком, стояла раком, спиной к стене, лежала грудью на столе. Временами сознание плыло, она ругалась на русском и на французском, Гена шлепал ее по попке и нежно по груди, кусал губы, насаживал на пальцы, заставляя сквиртовать. Таких мокрых оргазмов Галич не испытывала никогда, даже не была близка к ним.
Когда же Орехов отпустил себя и кончил, не вынимая член, изливаясь с хрипом в сокращающееся лоно, была уже глубокая ночь. А у Аделины не было даже сил помыть себя, но Гена обещал это сделать сам.
Он и сделал. Нежно касаясь воспаленной плоти, заставляя краснеть и трепетать. Когда они наконец добрались до кровати, кажется, заснули сразу, но Ада проснулась и вот уже десять минут просто смотрела в темный потолок.
– Ген… Гена?
– М-м-м…
Орехов потерся щетиной о шею и членом о бедро, но только простонал.
– Гена! Проснись!
– Курочка, прекрати, я в коме.
– Скажи, почему ты меня предал тогда?
Вопрос вырвался сам, может быть, для него было не место и не время, но Ада хотела знать прямо сейчас.
Глава 23
Аделина спросила слишком тихо, потому что в ответ Геннадий лишь громче захрапел и прижал ее к себе сильнее, накрывая грудь горячей ладонью.
Да и, наверное, зря она решила начать серьезный разговор после бурного секс-марафона, ночью, в незнакомой деревне, после перенесенного стресса и всех странных событий.
Слишком много было мыслей, слишком много непонятного. Если сейчас начать анализировать, что было бы, если бы, то можно зайти очень далеко. В любом случае за эти двадцать три года изменилось много. Изменилась сама Аделина.
Она уже не та восемнадцатилетняя девчонка, которая была влюблена в хулигана-одноклассника. Она взрослая, самостоятельная, самодостаточная женщина, у которой приличный бизнес, обязательства, планы.
И вот сейчас, вместо того чтобы работать и держать все под контролем или лежать отдыхать на курорте, как она планировала, Галич не может обуздать собственную плоть и накрывшую ее похоть и лежит в чужой кровати, в чужом доме, с тем самым бывшим хулиганом-одноклассником, после бурного секса, когда все еще саднит между ног, и каждая клеточка и мышца в теле болит. В незнакомой деревне, в той стране, из которой уехала много лет назад.
Ада даже теоретически не представляла, что бы было, если бы тогда сложилось все иначе? Кем была бы она? Чем занималась бы, как жила?
Можно было, конечно, растормошить Орехова, завалить вопросами, но это снова нервы, а у нее не было на это сил. С этими мыслями Аделина провалилась в сон. В порносон, где Гена жестко трахал ее раком, а она кричала от боли и удовольствия.
Но утро вышло не менее эротичным.
Проснулась от ласк груди, Гена облизывал соски, сжав упругие полушария вместе, терся стояком о живот и потом начал целовать шею.
– Раздвинь ножки, моя курочка, да, вот так, вот же сучка, какая ты влажная.
– Орехов, ты маньяк, – неубедительно и сквозь стон.
– Да, надо было слушать Варвару, меня следует изолировать от общества, потому что ты чертовски сладкая сучка, курочка.
Аделаида улыбнулась, расслабилась, позволяя ласкать все ее сахарные, как говорит Гена, места. Барбара была права, надо уметь отпускать себя, но в том-то и дело, что подобное можно позволить не каждому мужчине. Чтобы вот так пошло отпускать комплименты и проникать пальцами во влагалище.
Гена проснулся с каменным стояком и диким сексуальным голодом. Рядом была шикарная женщина, которая вчера выдоила из члена всю сперму, но за ночь ее накопилось достаточно, чтобы снова утопить в ней.
Канарейкина что-то говорила ночью, он не помнит, вообще рядом с ней все здравые мысли уходили на второй план. Она была сейчас другая, не та тонкая девчонка с выпирающими ключицами и лопатками, а аппетитная, манящая, сексуальная.
Да, правду говорят, что женщина к сорока годам лишь вкуснее становится, крепче. Как дорогое вино, но не каждый способен его оценить. Молодые девчонки, как игристое шампанское – ударило в голову и прошло. Здесь другое, тебя накрывает постепенно, глоток за глотком, а потом уносит в нирвану и уже не отпускает никогда.
Не было у Гены еще такого. Помнил бы, но так не накрывало точно. И как все удачно сложилось – чемоданы, полиция, деревня, банька. Нужно было позвонить в ресторан, узнать, остался ли он целым после свадьбы, не спалил ли Вася кухню, но вот лень было даже найти свой телефон, да и грех отвлекаться на него, когда рядом такая женщина.
Гена устроился поудобнее между ног Аделины, развел ее бедра как можно шире, вошел двумя пальцами в истекающее соком возбуждения влагалище. Сделал несколько движений, наблюдая, как его курочка выгибает спину и начинает протяжно стонать. Он готов слушать эти стоны часами и не вынимать из нее своей член.
Вышел, облизал пальцы, вкус ударил по рецепторам, по телу прошел ток. Член болезненно дернулся, он сжал его рукой, а потом начал медленно водить головкой по раскрытой промежности, задевая клитор. Затем так же медленно начал входить, чувствуя влагу и жар.
Все, медлить больше было нельзя. Яйца гудели, мышцы влагалища сжимали изнутри.
– Тебя вообще кто-нибудь трахал, курочка?
– Se taire! (Замолчи).
– Скажи еще.
– Tais-toi et baise-moi! (Замолчи и уже трахни меня).
– Нет, хочу не так.
Гена выходит, Ада кусает губы от разочарования, но ее тут же переворачивают, заставляя встать на четвереньки.
