Фатальная ошибка опера Федотова - Мария Зайцева
Я не знаю.
Знаю только, что сейчас все делаю неправильно, но остановиться никак. Несет меня уже, как лося по гололеду. И копытам не на чем зацепиться.
По лицу Захаровой неожиданно пробегает какая-то странная гримаска, мимолетная, едва уловимая… Боль, отчаяние, обида? Или мне кажется? Определенно кажется, игра света просто, потому что в следующее мгновение она усмехается так незнакомо, очень по-взрослому, снисходительно и скупо, делает шаг ко мне, не глядя, опускается на стул, запрокидывает ногу на ногу…
И , надо сказать, смотрится в этом логове для извращенцев своей. Домина такая, властная сучка. Того и гляди скомандует: “На колени!”. И мне почему-то в этот момент думается, что я… Могу и встать… Для начала…
Но Захарова вообще не настроена играть, даже так жестко. Она смотрит на меня, вздыхает и говорит:
— Знаешь, товарищ капитан, ты можешь быть доволен. Ты своего добился. Очень сильно хотел меня отвадить от себя… Получилось. Молодец.
— Не неси бред, — кривлюсь я, — мы изначально были… Блять, чего я несу? Сопли какие-то… Ты себе напридумывала, соплюшка мелкая, а потом на мне все свои подростковые фантазии реализовывала. А я вообще не планировал ничего такого.
— Да… — кивает она, задумчиво рассматривая меня, словно экспонат в кунсткамере, одновременно удивленно и чуть брезгливо, — не планировал… И я напридумывала, ты прав. Просто в моей тупой жизни ты был самым светлым пятном. И ничего это пятно не могло… испачкать. Даже то, что ты гнал меня от себя. Даже твои многочисленные бабы. Даже твое рычание… Ты рычал, но я видела, что хотел… И я хотела. Мы оба получили то, что хотели, так?
— Не так!
— Так. Я, хоть и не девственница теперь, по твоей милости, но дурой никогда не была. И насмотрелась всякого. И умею отличать, когда мужчина реально смотрит и хочет трахнуть. Ты, товарищ капитан, херовый разведчик. Не умеешь прятать эмоции. Мне было сначала неприятно, что отталкиваешь, а потом… Потом стало интересно довести тебя до белого каления… И поиметь. По-моему, у меня все получилось, да?
— Но поимел-то тебя я…
— Продолжай утешать себя, товарищ капитан.
— Если ты все, что хотела, уже получила от меня, какого хера сейчас плакала в туалете? Кошка тебя расстроила? — я смотрю на Захарову, жадно, пытаясь опять уловить ту мимолетную эмоцию, что недавно мелькала на лице. Но Захарова — кремень.
Смотрит, усмехается.
— Я просто дым сигаретный не люблю, глаза слезятся, — поясняет она, — а насчет кошки… Нет, товарищ капитан, кошка меня не расстроила. Мне просто противно стало. И сейчас противно, что ты меня после нее касался. Блох боюсь подцепить. Так что ты иди, лови ее, но потом не забудь дезинсекцию вызвать. А за мной не ходи, у меня теперь новый интерес.
— Карась?
— Зачем мне Карась, когда есть начальник МВД области? — усмехается она холодно.
Я смотрю на нее, все еще не веря, все еще пытаясь найти в этой ледяной стерве ту искреннюю малышку Захарову, так отчаянно целовавшую меня в кабинете в свои восемнадцать. Ту страстную открытую девушку, так доверчиво отдававшуюся мне в свой первый раз… Ищу и не нахожу.
Все это — маски.
И та ледяная дрянь, что стоит сейчас передо мной, тоже маска?
— Не ходи за мной, товарищ капитан, — добивает она меня, — не обломится тебе больше.
Дверь хлопает, она уходит, а я остаюсь сидеть, тупо пялясь перед собой.
А затем встаю и выхожу.
Из кабиента.
Из клуба.
Нахер, как она и отправила.
Глава 22
На парковке меня окликают из стоящей чуть в стороне, на стоянке для персонала, черной тачки:
— Владимир Викторович! Игорь Геннадьевич настоятельно просил вас проводить.
Моргаю, пытаясь понять, о чем говорит незнакомый парень в костюме, затем усмехаюсь. Папа Солнечный — продуманный тип.
Повезло Игорехе.
Или не повезло. Слишком продуманный. Хорошо, что мой не такой. Попроще, попонятней. Попредсказуемей.
Сажусь в машину, говорю адрес дома.
И еду, тупо пялясь в окно и переживая разговор с Захаровой. Отчетливо понимаю, что это конец.
Финал.
После такого я просто даже разговаривать с ней не буду. И она со мной тоже.
Отчего-то до боли жаль всего, в груди тянет. Главное, не было же ничего, кроме моего и только моего помешательства… А странным образом без этого пусто и тяжело.
Хочется курить, но Солнечный-старший не курит и, наверняка, не терпит дыма в салоне.
Потому просто дышу, пытаясь успокоиться.
Вот и все, Федот.
Так тупо.
Так нелепо…
Не хотел ведь влезать, какого хера все?
Закрываю глаза, вижу перед собой лицо Захаровой. Не такое, как сейчас, холодное, мертвенное, чужое, а то, что было, когда я брал ее первый раз, пьяный, злой, жестокий. Как она на меня смотрела! Как широко раскрыты были ее глаза! А в них…
Блять! Не может такого быть! Не может просто! Не верю!
— Эй… Погоди… — говорю я водителю, — давай в другое место!
Водитель, не задавая лишних вопросов, просто поворачивает в нужном направлении.
И через пять минут я уже стою у дома Захаровой и смотрю на темные окна ее квартиры.
Машина Солнечного-старшего уезжает, и я остаюсь один, в темном пустом дворе.
Оглядываюсь, реально только теперь понимая, где оказался, и бессильно валюсь на лавочку на детской площадке.
Ну вот не дурак ли? Какого хера делаю тут? Что хочу спросить?
У меня совсем нет никакой мужской гордости? Она послала, она все очень четко прояснила…
Ее глаза, темные, напряженные, доверчивые… Ее стон, первый, сладкий стон, в наш первый раз. Ее наивный взгляд в восемнадцать… Трахни меня, Федотов… Я тебя давно люблю…
Блять…
И я, дурак, это все проебал…
Мои дурные мысли разрывает трель телефонного звонка. Смотрю на номер. Тапаю на зеленую кнопку.
— Федот, у меня дочь родилась, прикинь? — голос Сома возбужденный, довольный и безмерно удивленный. Словно он до сих пор не верит в случившееся.
— Поздравляю, — говорю
