Вера Колочкова - Третий ребенок Джейн Эйр
— Ну, Матвейка, ну чего ты… Смотри, какая машинка! Мы сейчас моторчик заведем, и она сама поедет…
Тихонько постучав и приоткрыв дверь, Таня просунула в образовавшуюся щель голову и с ходу наткнулась на досадливый взгляд красивой белокурой женщины, расположившейся на ярком голубом ковре прямо в шелковой блескучей пижаме. Отя сидел перед ней понуро, тоже в пижамке, сложив губы горестной скобочкой и глядя подозрительно на машинку у нее в руках, и было видно, что он уже плакать собирается. Осталось только вдохнуть воздуху побольше, и… Оглянувшись на Таню, он дернулся и будто икнул на вдохе, перекрывая на подступах коварные слезы, подскочил с ковра тугим мячиком и полетел к ней радостно, и вскарабкался шустрой обезьянкой, обхватив ее, как обычно, и замер, уткнувшись Тане в шею. Подняв на женщину глаза, Таня отвела свободную руку в сторону, улыбнулась виновато и чуть гордо — что, мол, теперь поделаешь…
И женщина тоже ей улыбнулась. Только странно как-то. В улыбке ее сочетались вежливость, равнодушие и презрение — чувства совсем вроде и несочетаемые. Ну, некая насмешливость еще в той улыбке присутствовала, конечно. Вроде того — нашла чем гордиться. Она и заговорила точно таким же голосом, вежливым, конечно, но в то же время слегка равнодушным, слегка насмешливым, слегка презрительным:
— Так это вы и есть Таня, надо полагать? Матвейкина ангелоподобная спасительница?
— Да, это я… Только почему спасительница? И почему ангелоподобная? Как-то у вас звучит это…
— Как?
— Насмешливо.
— А вам бы как хотелось, чтоб звучало? — удивленно приподняла красивую бровь женщина.
— А вы, наверное, Лена? Сестра Кости? — ответила вопросом на вопрос Таня. — Тетя Матвейкина, стало быть?
— Ну, стало быть, так… — усмехнулась Лена, в упор ее разглядывая. И разглядывание это не сулило Тане абсолютно никаких комплиментов. Сразу было заметно: не понравилась она Отиной тетке. Ну и ладно. Пусть. Не с ней же она нянькаться сюда прилетела, в самом деле…
— Очень приятно познакомиться с вами, Лена. Что ж делать, так уж получилось, что я в тот момент рядом с вашим племянником оказалась…
— Да ладно, чего вы извиняетесь, Татьяна. Не надо. Мы с мамой и в самом деле очень вам благодарны за ваш человеческий подвиг. И постараемся по мере сил компенсировать ваше трогательное участие в судьбе Матвея. Тем более, насколько я знаю, мама уже счет на ваше имя открыла…
— Мне ничего не надо! Что вы! Я уже и Аде говорила! Я же не из-за денег сюда прилетела…
— Ну-ну… — поморщила полные губы в легкой ухмылке Лена, поднимаясь с ковра. — Ладно, Татьяна, идите завтракать. И ребенка пора кормить. Я пробовала, но он ничего не ест. Видимо, у него на вас инстинкт успел выработаться. И еще он все какую-то Пею зовет. Отталкивает ложку и бормочет — Пея да Пея… Что еще за Пея? Еще одна спасительница?
— Нет. Это не спасительница, это бабушка моя, Пелагея Даниловна. Я когда на дежурство уходила, он с ней оставался. Она его и кормила всегда. Вот и привык.
— А, бабушка… Ну хорошо, хорошо, идите…
Махнув небрежно рукой, Лена быстро отвернулась от Тани, будто боялась обнаружить перед ней свое холодное раздражение. Но оно все равно проглядывало за нарочитым равнодушием — так знатная леди разговаривает со своей служанкой, стараясь не показать перед ней ни одной эмоции. Не пристало потому что настоящей леди эмоции перед прислугой обнажать. А Лена эта, как Таня сразу подметила, очень уж на ту самую леди претендовала. Прямо из кожи вон лезла. Если б не знать, что обыкновенной девчонкой когда-то в глубокой российской провинции родилась, то и впрямь можно было подумать — леди. Ну чистая леди, ни дать ни взять…
— Что, познакомились? — встретила Таню в гостиной первого этажа Ада. Была она во вчерашнем смешном халате, так же трепыхалась во все стороны испуганными розовыми перышками. — Вижу, вижу, что познакомились… Ну да, такая вот она. Стерва, одним словом. А что делать? Давай привыкай, ты с Матвейкой теперь у Ленки жить станешь. Она будет над ним опекунша. Так мы решили на семейном совете. По правилам мне б самой надо его в люди вывести, да не смогу. Больная стала совсем. Шуму лишнего не переношу, голову сразу с плеч сносит. Давление высокое меня мучает, гипертония, будь она неладна. Да и злая я стала к тому же — от собственной старости и злая. Все. Предел мой наступил. Даже косметические доктора и те уже рожу мою тянуть отказываются, говорят, некуда…
— Ну что вы, Ада. Вы очень даже хорошо выглядите… — неуверенно проговорила Таня, отводя взгляд от ее сухого желчного лица.
— Да ладно врать-то, комплиментщица нашлась! — беззлобно проворчала Ада, махнув в ее сторону рукой. — Вот скажи, сколько мне лет? Как думаешь? Только честно!
— Ну, я не знаю… Около семидесяти, наверное…
— А как — около? В какую сторону? В большую, в меньшую?
— Я думаю, в меньшую…
— Ладно. Правильно думаешь. Молодец. Я ведь и впрямь еще не старая, просто выгляжу плохо. Да и характер у меня не из легких, очень уж крут. Командовать люблю, чтоб по-моему все было. А с таким характером бабы быстрее старятся. Эмоции у них внутри горят, всю молодость с лица моментом съедают. Это у покладистых лицо до старости наивным остается, вот и кажется, что они моложе… Ты вот долго молодой будешь, наверное. Эк у тебя глаза-то миру распахнуты, как у малолетки какой восторженной.
— Так он, мир-то, того и стоит, наверное… — тихо улыбнулась ей Таня.
— Ну да. Может, и стоит. Хотя это вряд ли… Ладно, хватит философствовать. Голова у меня разболелась. Иди лучше ребенка накорми, а то он в Ленку успел уже йогуртом плюнуть…
— Так он их не любит, йогурты эти, — торопливо пояснила, будто извинилась за некультурное Отино поведение, Таня. — Он по утрам кашу ест — манную или овсянку на молоке, чтоб с солью и с сахаром…
— Хорошо, овсянку так овсянку. Ты свари ему сама, найдешь там все в холодильнике. У нас тут не готовит никто, мы еду на дом заказываем.
— Хорошо, Ада, я сварю. А потом можно погулять немного пойти? Так на улице хорошо…
— Да, конечно. Мы сейчас с Ленкой по делам уедем на весь день, а ты тут с Серегой останешься. Вечером приедем, все с тобой обговорим, что да как…
— Хорошо, Ада.
— Ну, иди. Прямо по коридору и налево. Смотри-ка, крепко как Матвей за тебя ухватился… А ко мне так и не пошел, засранец! Не признал бабку родную…
Отя еще крепче стиснул ручонками Танину шею, будто мстил за непонятного детскому уху «засранца», сопел сердито. Таня похлопала его успокаивающе по спинке, пошла по длинному коридору в сторону кухни. А уже на ее пороге остановилась, чтобы перевести дух, как давеча на пороге ванной в своей комнате. Потому что кухонь таких Таня Селиверстова тоже отродясь не видывала. Только разглядывать да трогать все это нарядное, белое и блестящее у нее времени не было — надо было кашу варить срочно, не морить же ребенка голодом ради своего любопытного интересу…
