Вера Колочкова - Третий ребенок Джейн Эйр
Потянувшись с хрустом, Таня с сожалением вытащила себя из подушек, осторожно приоткрыла белую дверь в углу комнаты. И обомлела. Это была настоящая ванная комната! Нарядная, блестящая, радостно-бирюзовая вся. Даже заходить жалко. Так бы и любовалась этой красотой от порога, чтоб не порушить ее своими земными потребностями. Эх, им бы с бабкой Пелагеей такую вот ванную…
Таня осторожно ступила ногой на теплый кафельный пол, подошла к большому овальному зеркалу над раковиной. Да уж. Действительно, не вписалась она своей рожей в этот калашный ряд, что и говорить. В такое зеркало только красавице сильно французской смотреться надо, а не ей, Тане Селиверстовой, с ее округлым румяным лицом да стянутой на затылке копной светло-русых непослушных волос. Надо было хоть в парикмахерскую перед отъездом сходить… Повертев головой так и сяк и не найдя ни в профиле своем, ни в фасе ничего утешительного, она вздохнула и отвела от зеркала взгляд, решив, что какой бы ни была, а умыться все-таки надо. Да только не тут-то было. Умывальник оказался опять с секретом, как давешний замок в самолетном туалете. Ни крана нигде нет, ни рычажка какого, чтоб воду пустить… А ведь наверняка ларчик этот тоже просто открывается! Только знать бы как… Слава богу, хоть ванна оказалась простой, человеческой — сияла большими рогулинами никелевых блестящих кранов, которые можно было крутить сколько хочешь. И все как полагается — из одного горячая вода бежит, из другого холодная. И никаких секретов. И даже душ можно принять, потянув на себя пимпочку посерединке. А про раковину надо потом у Сергея все вызнать, на что там нажимать правильно. Смеяться будет, наверное. Вот, скажет, приехала деревня…
Выйдя из ванны и взяв в руки большое тяжелое полотенце, Таня покачала его в руках уважительно — хорошая вещь. Мать однажды разорилась и купила такие же полотенца им с сестрами в приданое. Развернула, показала — это вам, говорит, девки, отдам, когда замуж пойдете. Так, наверное, и лежит теперь это полотенце, ей в замужнюю жизнь предназначенное, в материнских сундуках, и толку от него нету… Хотя сестра Тамара, например, свое полотенце, выйдя замуж, тоже в обиход не пустила, а заботливо переложила в другое приданое, для своей уже дочки. А что — святое дело. Мать рассказывала, у них в роду всегда так принято было — сама новой кофты не сшей, а дочке материю в приданое сложи честь по чести…
Облачившись в толстый махровый халат и распустив влажные после мытья волосы, она снова с удовольствием плюхнулась в мягкие диванные подушки. Взяв со столика пульт от телевизора, нажала нужную кнопку — слава богу, хоть здесь секретов нет. Телевизор с пультом они с бабкой тоже себе недавно справили, сложив вместе бабкину пенсию и Танину зарплату. Потом прожили кое-как, на пустых пирогах да на молоке. Зато и мелочиться не стали — большой купили. Уж смотреть так смотреть. Тем более бабка Пелагея, разомлев на городском безделье с паровым отоплением да всякой водой под боком, сильно увлеклась разными сериалами. И еще одна передача ей приглянулась, из молодежных. Реалити-шоу называется. Как она сама ее комментировала: «Согнали парней да девок в одну избу, бессовестные, и глядеть стали, как они промеж собой грешить будут. Чисто безобразие…» Плевалась, конечно, от души во время просмотра этого самого шоу, но смотреть смотрела. Ко времени начала «безобразия» старалась все дела переделать да так подгадать, чтоб не пропустить ненароком очередную серию. И по именам всю молодежь экранную знала, и Тане потом взахлеб рассказывала, кто с кем «сожительство переменил да как их на этот грех девка-командирша белобрысая при всем честном народе благословила»…
Вспомнив про бабку Пелагею, Таня взгрустнула чуть, вздохнула летуче и стала вглядываться в экран французского телевизора, где какая-то пожилая пара выясняла, по всей видимости, отношения. Довольно скучно выясняла — так, бормотали мужчина с женщиной друг другу слова какие-то по очереди, быстро, картаво и в нос, будто простуженные. По другой программе футбол показывали, еще по одной — оркестр какой-то наяривал… Ничего интересного. И спать совсем расхотелось. Поднявшись с дивана, Таня подошла к большому окну, отвела в сторону легкую белую занавесь. Полная луна во французском небе торчала равнодушная и желтая, как сквозная дыра в темноте. Газонная трава серебрилась под ее светом, будто ночная вода в тихом озере. Красиво. Интересно, почему у них трава зимой растет? Конец февраля на дворе, а у них трава. И тишина такая…
Вернувшись к дивану, она прилегла на подушки с мыслью в голове, что надо бы встать и постелить себе постель по-настоящему, но тут же и уснула, словно провалилась куда. И сны ей приснились за короткий остаток ночи самые разные. То самолет снился, то Левушка с Ленусиком, а потом вдруг бабка Пелагея к ним присоединилась, и будто была она в таком же розовом балахоне с перьями, как у Ады, только вместо перьевой шапочки на голове прежний белый платочек…
Глава 11
Проснулась она от яркого луча солнца, нахально уткнувшегося прямо в глаза и заставившего поднять голову с подушки. И долго понять не могла — где это она. А вспомнив, села, проворно протерла глаза и вновь стала осматриваться — в утреннем свете комната выглядела еще краше и уютнее, чем при темном ночном окне. Шел будто от этого окна особый какой-то свет, ласковый и теплый, и был он одной породы с желто-синим пушистым ковриком под ногами, с кремовыми шершавыми плитами пола, с теплыми сливками диванных подушек. Сразу было понятно, что не редким гостем заглядывает в эту комнату солнечный свет, а, наоборот, является чуть ли не хозяином ее и будит тоже по-хозяйски — вставай, мол, чужая женщина, давай знакомиться, что ли…
Таня, улыбнувшись, потянулась от души, подошла к окну, раздернула белые замысловатые шторы. За окном было чудесно! Истошно-синее небо соревновалось в яркости своей синевы с зеленью большого газона, каким-то хитрым способом стриженные квадратные кусты сторожили по краям белые дорожки, и заметно было к тому же, что там, за окном, очень тепло, будто тепло это было видимым глазу и ощутимым состоянием. Можно открыть окно, к примеру, протянуть руку и взять его полную пригоршню, и опрокинуть себе на лицо…
Быстро умывшись и натянув на себя юбку с блузкой, Таня осторожно выглянула в коридор, подошла к соседней двери, прислушалась. Ухо уловило переливчатый ласковый женский голосок:
— Ну, Матвейка, ну чего ты… Смотри, какая машинка! Мы сейчас моторчик заведем, и она сама поедет…
Тихонько постучав и приоткрыв дверь, Таня просунула в образовавшуюся щель голову и с ходу наткнулась на досадливый взгляд красивой белокурой женщины, расположившейся на ярком голубом ковре прямо в шелковой блескучей пижаме. Отя сидел перед ней понуро, тоже в пижамке, сложив губы горестной скобочкой и глядя подозрительно на машинку у нее в руках, и было видно, что он уже плакать собирается. Осталось только вдохнуть воздуху побольше, и… Оглянувшись на Таню, он дернулся и будто икнул на вдохе, перекрывая на подступах коварные слезы, подскочил с ковра тугим мячиком и полетел к ней радостно, и вскарабкался шустрой обезьянкой, обхватив ее, как обычно, и замер, уткнувшись Тане в шею. Подняв на женщину глаза, Таня отвела свободную руку в сторону, улыбнулась виновато и чуть гордо — что, мол, теперь поделаешь…
