Татьяна Алюшина - Девушка с проблемами
Выехали на МКАД, где-то свернули с кольца, удаляясь от Москвы.
Она не увидела, где случился поворот, занятая алыми ручьями, а когда отвлеклась от бесполезного врачевания и посмотрела в окно, то не смогла понять, где они едут, и, бросив безнадежные попытки сориентироваться, вернулась к своему малоэффективному занятию.
Остановились. Приехали.
Дом. Хороший, добротный, с большим участком. Не «новорусские» палаты, но и не избушка-развалюшка.
Как только машина остановилась, заехав в гараж через распахнутые ворота, три дверцы открылись одновременно, и парни, проворно выскочив наружу, стали выволакивать Сашку с Иваном из машины.
Без слов и переговоров, молча — сюр продолжался!
Через гараж, по ступенькам вниз, их провели в хозяйственную подвальную комнату. Провели, собственно, Сашку, Ивана тащили, и его ноги волочились, глухо стукаясь о ступеньки, сдиравшие бетонной шершавой поверхностью дорогую нежную кожу с его летних туфель. Санька почему-то обратила внимание именно на это и даже пожалела гуровскую обувь — расстроится ведь, туфли классные!
«Если живой останется!» — прояснила для себя она ситуацию.
Помещение, в которое их… кого привели, а кого и принесли, оказалось большой комнатой без окон и без коробки двери, с голыми, без намека на отделку, бетонными стенами, потолком и полом. Сашку усадили на стул, стоявший посередине комнаты, и умело, ловко — похоже, это было основным видом его деятельности — один из парней связал ей руки и примотал ноги к ножкам стула скотчем.
Вот хорошо, теперь скотч есть — уникальное, почти незаменимое для данной цели средство! А ведь раньше приходилось веревками завязывать — очень ненадежно, почти во всех фильмах герои из веревок как-то выпутывались!
А тут красота — заклеено намертво!
«Это ты что, Романова, крышей едешь или о нелегкой жизни бандитов переживаешь?» — удивилась Сашка своим мыслям.
Она осмотрелась вокруг.
Комната имела хозяйственное предназначение — ну, может, по совместительству использовалась как пыточная: вдоль стен стояли ящики, коробки, большие консервные банки, литров на десять, пять автомобильных колес в углу, уложенных друг на друга. Через весь потолок тянулись две железные балки непонятного предназначения, через одну из них была перекинута цепь с мощным крюком на конце.
«Нет, не может быть!» — не поверила Сашка.
Но оказалось, может! Бесчувственного Ивана, предварительно обыскав, в данный момент подвешивали за связанные — не скотчем, а веревкой — руки на этот самый крюк! Саше даже топнуть захотелось от глупости происходящего.
Ну нельзя же так! Кадр из миллиона фильмов — стандартно, аж смех сквозь слезы.
К чему эта чушь? Всенепременно подвесить за руки к чему-то, чаще именно к крюку на цепи!
Пошло! Пошло! Тупо! И… и до жути страшно!
Обычно еще в кино героя-страдальца раздевают — голый торс, босые ноги, но обязательно оставляют брюки — ну не может же висеть герой в трусах, которые будут съезжать во время зверского избиения, оголяя незагорелый зад и незащищенный пах, или вообще нагишом! Это такая мужская солидарность, что ли, неистребимая даже непереносимой ненавистью к висящему и беспомощному врагу?
Зачем вообще подвешивать за руки?!
Ее научный руководитель как-то сказал: «Чаще всего самыми действенными являются простейшие и испытанные средства!»
Сашке вдруг стало плохо, кровь отхлынула от головы, оставляя вместо себя холод, — она испугалась!
«О чем я думаю?! Почему так спокойно рассуждаю о скотче и киношных стандартах? Зачем?! Я что, от страха с ума схожу?! Мне нельзя с ума! Мне никак нельзя с ума!!»
Она тряхнула головой, прикусила губу, специально делая себе больно, изгоняя отстраненность рассуждений и испуг, и посмотрела на висящего Ивана.
Его не раздели, слава богу, но он все еще был без сознания, голова опущена, кровь залила белую футболку, светлые льняные брюки, добралась и до пострадавших туфель, оставив на них бурые брызги, но само кровотечение вроде остановилось.
Один из братков вышел из комнаты, двое — здоровый, очень коротко стриженный, похожий на медведя, и худой, весь какой-то мелкий — остались, устроившись за старым письменным столом у стены возле входа.
Как их назвать? Гоблины, шестерки, быки?
Никакими человеческими именами и эпитетами Александра обозначить этих людей не могла — не сращивались они с человеческими! Отторжение несовместимых химических элементов.
На столе стояли две открытые бутылки пива, один — «урод» ближе всего по смыслу — отчитывался кому-то по сотовому.
Санька прислушалась.
— Да без проблем, — бубнил урод. — Ждем. Хорошо, постараемся, — дав обещание, он посмотрел на Ивана.
«Что постараетесь? Не убить его, что ли?» — почувствовав накатывающую панику, подумала Сашка.
— Что вам от нас надо? — потребовала она объяснений, забыв про все гуровские инструкции и наставления.
— Заткнись! — рявкнул урод.
— Что вам надо?! — не заткнулась Сашка.
— Ты, сучка, лучше хавало не открывай?! — заорал здоровый и кинулся к ней так быстро и резко, что стул, на котором он только что сидел, отлетел в сторону.
Подскочив, он ухватил Сашку лапищей за подбородок, дернул ее голову вверх и, брызгая слюной, заорал, изредка вставляя слова в поток мата:
— Ты… даже рот не разевай… а то я тебя… из-за тебя, сучка… Грыма, и манал я придурка этого… сам тебя!!!
Из ярко и образно выраженного матом монолога Сашка поняла, что трогать ее им запретили — ах, ах, очень обидно, извините — но приказали!
Ну, она ответила! На том языке, который они понимали и исключительно на котором разговаривали, попутно отведя душу и загнав подальше накатывающую волнами панику, закончив свою речь все тем же вопросом.
— Да пошел ты… туда же, где теперь твой Грым обретается! Что вам от нас надо, козлы недоделанные?!
Он ее ударил. В челюсть, кулаком — тяжелым, как кувалда, кулаком.
В голове что-то взорвалось и лопнуло, перед глазами вспыхнули яркие, слепящие веселые солнышки, разлетаясь на миллионы салютных огоньков.
Боль была чудовищной, Сашке показалось, что у нее повылетали все зубы и откололось полчерепа. Но она не потеряла сознание, не закрыла глаза, только поэтому заметила летящий для второго удара кулак и нагнулась, не успев сообразить, что уклоняется от удара.
Соприкосновения кувалды с нежной девичьей челюстью не последовало.
К ним присоединился дружбан урода-переростка, повиснув на разъяренном товарище.
— Бес! Ты что, ох…!! Тебя Постный сдаст, как Грыма!! Шеф тебя закопает на…! Все, харе!! Что ты связался с этой…!!
