Татьяна Алюшина - Девушка-праздник
– Так вот и я про што! – обрадовалась санитарка завязавшемуся диалогу. – И огород погорит, и сердешникам в пекло-то совсем худо! – И остановила трудовую деятельность, обхватила швабру двумя руками, опираясь на нее, принялась рассуждать: – Вон водитель тот раз – и помер в одночасье! Так и ладно б сам, так еще и четверых с собой прихватил! О как! Вот так ростишь, ростишь детей, а хто-то как въедет в них на своем драндулете – и нет дитя! О-хо-хо! Третья-то в районной померла, а четвертая у нас, Леднева эта!
– Что-о-о?! – прохрипела Дашка, пытаясь сесть в кровати. – Ира Леднева? Умерла?!
– Дак уж схоронили, поди, а как же, неделю назад как преставилась! – с удовлетворением знающего информацию человека делилась уборщица.
– Как?! – заорала Дашка. – Четверо?!
Она порывалась встать, не обращая внимания на безумную боль, огнем полыхающую во всем теле и стучавшую в голове набатом так, что темнело в глазах, пыталась подняться с постели, что-то делать, трясти эту санитарку, чтоб призналась, что придумала все ради красного словца.
– Да замолчите вы! – закричала одна из женщин на санитарку.
Та округлила глаза от понимания и запричитала:
– О господи, да што ж это я! – И прижала руку к губам жестом проговорившейся сплетницы.
– Да что ты стоишь, дура! – прокричала с кровати вторая. – Держи ее, она же сейчас упадет!
А Дашка все рвалась встать в безумном, безотчетном порыве отчаяния, темной жижей заполонившего мозг. Не может быть! Этого не может быть!
В этот момент в палату вошла Катя и с порога, не осознав, что происходит, рванула к сестре, бросив сумки, пакеты, все, что держала в руках, на пол. Из одного пакета выпали и покатились по полу апельсины, как яркие шарики, подтверждающие безысходность случившегося горя, в котором уже ничего не важно и ничего не исправить.
– Даша!! – закричала Катя.
Она подхватила Дашку на краю койки, уложила назад, а Дашка все рвалась и рвалась встать, увернуться от ее удерживающих рук.
– Почему вы мне не сказали?! – кричала она, не осознавая себя.
– Да что случилось-то? – удерживая ее на кровати, проорала Катя.
– Да эта ей про погибших сказала, – пояснила одна из женщин, ткнув пальцем в сторону притихшей санитарки.
– Почему ты мне не сказала?! – кричала Дашка, вырываясь, ничего не соображая, кроме страшной беды.
Катька хлопнула по кнопке вызова медсестры, навалилась худосочным телом на Дашку, прижав к подушке, ухватила одной рукой за подбородок так, чтобы она не крутила головой и смотрела ей в глаза, совсем близко – лицо к лицу!
– Потому что тебе нельзя было говорить, Даша! Даша! – трясла она сестру. – Посмотри на меня! Думай! Включись! Ответь мне! Если бы я сейчас лежала на твоем месте и тебе врачи запретили мне говорить об этом, ты бы сказала? Ты бы сказала, зная, что мое состояние ухудшится от твоих слов?
Дашка смотрела на нее глаза в глаза, не понимая, отвергая любые аргументы, находясь не здесь – там, в аварии, в горе, в потере!
Хлопнули двери палаты, кто-то что-то говорил, объяснял, девушки не слышали, смотрели в глаза друг другу.
– Нет, – выдавила из себя наконец Дашка, переключившись из шокового ступора, сумев преодолеть бедовое отчаяние, и расплакалась, – нет, не сказала бы. Не сказала бы.
– Вот так! – немного расслабилась Катя, уперлась лбом в лоб сестры и повторила: – Вот так.
– Кто? – спросила Дашка, беззвучно плача.
Катя подняла голову и тревожно разглядывала выражение лица сестры.
– Элла, Лена, Саша. Лену не довезли до районной больницы, а Ира на третий день здесь.
– Почему мне Власов не сказал? – Она смотрела на Катю невидящим обвиняющим взглядом, в полном несоответствии с которым из глаз катились и катились слезы. – Он должен был мне сказать!
– Он не мог, Даша! – тряхнула легонько ее еще раз Катя. – Ему запретили врачи! Они все вместе, все, и он в том числе, боролись за твою жизнь, понимаешь? Ты была очень тяжелая! Он не мог!
– Он мне соврал, когда я спросила, как остальные, он сказал: выздоравливают в других больницах, – обвиняла Дашка.
– Он не соврал! Он сказал про тех, кто выжил, они действительно в других больницах, в этой только ты и Ира. – И повторила: – Он не мог!
Прибежала медсестра, а за ней быстрым широким шагом вошел Антон Иванович. Медсестра сделала укол, Катя Дашку отпустила и встала рядом с кроватью, перебросившись несколькими фразами с врачом.
– Васнецова! – грозно принялся отчитывать Антон Иванович, взяв за руку и проверяя пульс. – Ты что здесь устроила? Крик на все отделение подняла! Вон сестрицу напугала!
Дашка молчала, и только слезы лились и лились из ее глаз. Он погладил ее по голове большой грубой ладонью.
– Ничего, девочка, ничего. В жизни всякое бывает. И проходит, уж поверь мне.
Он ушел тяжелой усталой походкой, что-то сказав остальным двум пациенткам. Катя села рядом и гладила Дашу по руке, успокаивая их обеих, сама перепугавшись до смерти.
– Это я виновата! – охрипшим горлом сказала Дашка, глядя куда-то в недоступное пространство. – Мы должны были выехать в двенадцать, а я задержала отъезд на час. Позвонила им, а они говорят: мы собираемся, ленимся, с детьми на речку пойдем, они уговаривают, искупаемся, я и отложила! Это я виновата!
– Да никто ни в чем не виноват! – наклоняясь к ней, утвердила Катя. – Гришка, что ли, твой виноват, что задержался на десять минут, водитель ваш, что ехал еле-еле, вместо того чтобы нормальную скорость набрать, дети в лагере, что не хотели твою команду отпускать, или водитель, что умер, или начальник его автоколонны, который выпустил на трассу человека с больным сердцем? Что за глупость, Даша! Это несчастный случай!
– Я за них за всех отвечала, Катя! Я! Настоять должна была! Запланировано в двенадцать – значит, в двенадцать! А я от Власова оторваться не могла! Я виновата в их смерти! – обвинила себя Дашка, рыдая.
– А может, все-таки Гришка? – спокойно рассуждала Катя, не повышая в ответ голоса. – Ведь, если бы он на эти десять минут не задержался, ничего бы не случилось. А может, Федор Михайлович, ваш водитель, промедливший на перекрестке? А может, водитель «КамАЗа»? У него в то утро болело сердце, он от начальства скрыл, и таблетки у него были, но он их не принял. А может, все-таки дети? Они так не хотели отпускать твоих ребят, что тем пришлось пойти на речку. Кого еще можно обвинить? Ах да, может, Власова? А что, он вообще самый лучший объект для твоих обвинений! Он же детям праздник устроил, значит, виноват! Иногда, Даша, так бывает, что в одном месте накапливаются сразу несколько ошибок технического и человеческого фактора, которые приводят к катастрофам. Следствие установило, что виноваты оба водителя. Вот так.
