Светлана Борминская - Цыганочка с выходом

За последние 13, 113 и даже 213 лет столько нонсенса произошло в жизни и в сознании людей, издревле заселяющих российские просторы, что — простите меня, но я говорю, как есть.

А так как убийства в Полежаевске, повторюсь, случались постоянно, то трагедия, случившаяся на шестом этаже дома по ул. Архангельской, конечно, не осталась незамеченной властями, и была взята под контроль, и завели дело по статье 105 УК РФ. Убийства и покушения на убийство расследуются в прокуратуре, и вести расследование поручили ст. следователю прокуратуры Солодкиной О.Л. В помощь ей были «брошены» участковые Сазанчук и Иншаков. Более свободных людей от тех 68 нераскрытых убийств в Полежаевске за последние 13 лет — не было.

И работа закипела.

На меня пристально смотрела тощая модная вумен, которая представилась следователем прокуратуры Солодкиной Ольгой Леонардовной.

Боже мой, или мне послышалось — «Леонардовна»?! Что же, папашу, выходит, звали Леонардом Солодкиным? Нет, на пальце — обручальное кольцо, значит, муж — Солодкин…

— Почему вы не явились в прокуратуру? — с ненавистью второй раз задает вопрос, а я молчу. — Мы вас еле нашли! Вы жена Горностаева Дмитрия, подозреваемого в двойном убийстве и причинении тяжкого вреда здоровью сотруднику милиции?

«Выговорила, наконец», — я смотрю на эту Солодкину, и мне кажется, что дурной сон, в котором я тону, все еще продолжается и конца ему не видать.

— Оленька, — высовывается из кухни в муке и молоке Анна Львовна, — Оленька, ты вожжи-то опусти… Наташу только вчера из роддома выпустили, ой, извините, выписали, — хихикает бабушка Князева.

Глафира спит на подушке, завернутая в льняную розовую скатерть, которую бывшая учительница Князева разорвала на четыре части, вместо пеленок и памперсов, которые аккуратно сложены под кроватью угловой комнаты опечатанной квартиры 36.

— Анна Львовна!.. — говорит Солодкина и сует мне повестку. — Вот, распишитесь, чтобы завтра в одиннадцать была на втором этаже прокуратуры, 24 кабинет.

— Мне нужно забрать вещи — оттуда… — наконец прорезается голос, но не мой, хотя говорю вроде я. Следователь Солодкина оборачивается с порога и глядит на мою руку, которой я показываю направление. — Там мои пеленки и деньги… мне жить не на что… — всхлипываю я. — И муж мой где?

Когда я открываю через три секунды глаза — Солодкиной нет, мятая повестка на полированной горке и проснувшаяся Глафира с туманно-голубым взором, а три запертые полчаса назад князевские собаки по причине наглости и лая на Солодкину Ольгу Леонардовну, скребут из-под ванной длинными с неубирающимися когтями лапами.

— Зачем вы принесли ребенка? — смотрит на меня, как на слабоумную Ольга Леонардовна.

Обычный кабинет на втором этаже Полежаевской прокуратуры, 3 метра на 2. Рядом с туалетом в конце длинного темного коридора, в котором смешались запахи очень старого здания. Глафира спит, и я отвечаю тихо, придерживая сверток двумя руками:

— Я не могу оставить полуслепой старухе, которая орет на всю квартиру на собак — ребенка, которому неделя…

И думаю при этом: «Я бы родной бабке побоялась оставить, а чужой, пусть и приютившей нас, но…» И тихо, но требовательно, прошу:

— Мне нужно увидеть мужа и забрать наши вещи и деньги из 36 квартиры.

Про деньги, которые я отдала Нине Ивановне, я молчу, ведь я даже не сосчитала их.

— Пожалуйста!

Ольга Леонардовна, не глядя на меня, встает и начинает поливать цветы из бутылки, которую берет откуда-то из-под батареи.

— Я сегодня ходила в опорный пункт, узнать, могут ли мне открыть дверь. Участковый сказал — все вопросы к вам, и насчет свидания с мужем — тоже. Пожалуйста! — добавляю я.

— Пока это невозможно, — наконец заканчивает поливать осоку в горшке на веревке Солодкина. — Вашему мужу еще не предъявили обвинение… Давайте паспорт, та-ак, прописки нет, почему?

— У нас регистрация, вот, — я протягиваю справку.

— Кончается через месяц, так. Как вы оказались в городе? Вы прописаны в Сапожке? Что за город — Сапожок? И не выписались до сих пор.

— Да, — я начала рассказывать.

«Бывают же такие неприятные люди, — думала я тем временем, — так и норовят цапнуть, а за что?.. Я замужем, у меня ребенок, мы снимаем комнату, все по-хорошему».

— Диме предложили работу и мы продали дом, — понимая, что если расскажу, как и почему мы уехали из Красноуральска… начинаю врать, сразу же покраснев. — И приехали сюда… все-таки Москва, не Чечня.

— Почему «Чечня», — поморщилась Ольга Леонардовна.

— Было два предложения о работе — второе отсюда, а я уже ждала ребенка, — добавляю полправды я. Посмотрела на Глафиру, она, слава Богу, спала.

Я объяснила все перипетии, придерживаясь выбранной легенды, они заняли довольно много времени, но Солодкина, едва я закончила, заинтересовалась другим.

— Почему именно Полежаевск? С какой стати? В Подмосковье достаточно городов, но вы приехали именно сюда? Почему вы выбрали именно этот дом?

Для меня эти вопросы звучали абсурдно, я не знаю, почему Дима привез меня сюда, но я поняла, что он уже знал Нину Ивановну, еще когда учился в Москве. Снимал ли он у нее квартиру раньше, я так и не спросила тогда, мне это просто не пришло в голову в тот первый день, и, выложив все свои соображения, стала ждать.

— Но почему именно в Полежаевск, ведь даже работать ваш муж стал в Москве? — никак не унималась следователь и не сводила с меня глаз, пока я пыталась свести концы с концами.

— Часто люди срываются в надежде заработать, — невпопад отвечала я. — Случай, простое совпадение, ну должны же мы были где-то остановиться, ну и остановились здесь, где была свободной эта комната.

— Вот и именно! — не выдержала следователь. — Вы с мужем срываетесь беременная черт-те откуда, снимаете комнату в хорошем доме, и ваш муж убивает хозяйку квартиры и ее сына!

«Дура!» — хотела крикнуть я, но вдруг поняла, что она, либо не шутит (какие уж тут шутки), либо провоцирует. Может, я что-то в запале скажу, выкрикну, и…

Хотя моя ложь, насчет причины спешного отъезда из Красноуральска была вынужденной, я лгала из чувства самосохранения, ведь расскажи я про смерть от обезболивающего укола Тани Бобровник… мне даже трудно представить, что она могла подумать.

И мне стало страшно. Я даже плакать не смогла, так мне стало страшно.

«Зачем мы сюда сорвались? Почему, правда, мы приехали сюда?»

Я помню, как назвала то место, название фирмы и телефон, в которой работал муж в Москве. Солодкина записала, начала звонить, проверяя, и, так и не сказав, когда я смогу увидеть Диму, и не решив, могу ли я войти с участковым, дознавателем или с ней в 36 квартиру за вещами, игнорируя мои просьбы, подписала повестку и сказала, что я могу идти.