Изабел Уолф - Вопрос любви
Я перебралась к компьютеру, нажала на входящие сообщения и прочла письмо с двумя предложениями. Нужно было написать статьи в колонку про знаменитостей — такие мелькают в прессе повсюду. Я подобные вещи считаю бесполезными: «Мой коттедж», «Моя вторая спальня» — или слишком уж откровенными: «Моя самая большая ошибка», «Я и опущение матки», «Самый худший день моей жизни». Предполагаемая статья для «Санди пост» называлась «Терпеть не могу!», и требовалось перечислить три наименования. Я вспомнила о: 1) Нэрис, 2) шумных соседях, 3) Фелисити со своими бесконечными рассказами о ребенке. Но включить их сюда не удастся, поэтому, после того как приняла душ и натянула какую-то одежду, я призадумалась. Терпеть не могу, когда лезут без очереди, темноту — я ее правда не люблю — и — о да! — отпущенных на поруки преступников, которые ходят от двери к двери и продают щетки для пыли или губки для мытья посуды. Я их недолюбливаю не потому, что бессердечная, а потому, что они почти всегда являются после наступления темноты. А поскольку живу я одна, то меня тревожит, что поздно вечером на пороге моего дома возникает незнакомец, который объявляет, что его на один день выпустили из Уормвуд-Скрабз[39], и интересуется, не пригодятся ли мне резиновые перчатки. Видимо, они часто работают в нашем районе, потому что у меня уже сто чайных полотенец и тридцать бутылок чистящих средств.
«Дейли мейл» попросила меня описать пять покупок, которые я сделала при помощи кредитной карты. Достаточно безобидно — а раз так, у меня возникла срочная необходимость что-нибудь купить. Я еще ничего не подобрала в подарок Оливии на крестины, а себе я хотела выбрать что-нибудь особенное — Фелисити сказала, что вся семья должна прийти в чем-нибудь «строгом».
Так что полчаса спустя я медленно бродила по Портобелло, лавируя между итальянскими и японскими туристами, а потом забрела в антикварную лавку. Я купила Оливии серебряную шкатулку для украшений в викторианском стиле, обитую внутри темно-синим бархатом, а после этого заглянула на Вестбурн-гроув. Пять лет назад здесь было полно антикварных магазинчиков, но сейчас улица стала похожа на Кингз-роуд[40]. Мне повезло наткнуться на единственный оксфамовский магазин[41], в котором постоянно продается «Прада».
Я купила «Санди пост», а потом присела в «Кафе 202» и с чашкой латте принялась читать обзор Марка Маквея. Потом перешла дорогу и сходила в «Агнес Би». Гуляя, я наслаждалась не одеждой самой по себе, а тем сладостным фактом, что нехватка денег больше не висела надо мной как дамоклов меч, угрожавший обрушиться на мою шею столько лет. Ведь за три года я не позволяла покупать себе ничего, кроме самого необходимого, зато теперь, когда за каждое проведенное шоу я получаю больше, чем раньше за месяц, я могу потратиться безболезненно для своего кошелька. Так что я отправилась в «Динни-холл» и купила сережки из золота с жемчугом за двести фунтов, по той простой причине, что могла себе это позволить. Мне было так приятно испытывать такое незнакомое прежде чувство, что я делаю нечто из ряда вон. Только это совсем не из ряда вон. Это вознаграждение за те трудные времена, которые я пережила. После этого я стала искать одежду.
Сначала я примерила платья-халаты от Дианы фон Фюрстенберг, воздушные шифоновые юбки в «Джозеф и Уистлз», кашемировые кардиганы в «Бора», прежде чем зайти в «Л.К. Беннетт» и приглядеться к темно-розовому приталенному костюму из шерстяного крепа, который, как я подозревала, будет хорошо смотреться и на шоу. Мне не очень нравятся туфли этого дизайнера, поэтому я перешла дорогу и отправилась в «Эмма Хоуп». Пока продавец искал алые босоножки моего размера, я случайно взглянула в окно. У меня едва не остановилось сердце. На противоположной стороне улицы шел Люк, держа за руку Джессику, и светился от любви и гордости.
Поначалу я хотела выбежать из магазина, крича и размахивая руками, но он казался таким счастливым, что я почувствовала: мне не следует вмешиваться. Джессика шла вприпрыжку в синем анораке и резиновых сапогах в горошек, с длинными белокурыми косичками. Она, должно быть, сказала что-то смешное, потому что он запрокинул голову и от души рассмеялся, а потом обнял ее. Эта сцена задела меня за живое. Пока я наблюдала, как они с Джессикой переходят дорогу по «зебре», идут мимо церкви и скрываются из виду, я размечталась, как было бы чудесно, если бы мы с Люком жили вместе — с Джессикой, ведь Магда уступила бы ему право удочерения, чтобы проводить больше времени с козами. Ах какая прекрасная жизнь была бы у нас троих…
Мы бы каждое воскресенье ходили в Холланд-парк и играли там на площадке с аттракционами, и, когда мы с Люком толкали Джессику на качелях, она заливалась бы, запрокинув голову, а ее волосы развевал ветер, потом мы шли бы домой пить чай. И я бы испекла ей шоколадное пирожное с сахарной пудрой, а она бы перепачкала личико, и мне пришлось бы вытирать ей рот и руки. Еще я помогала бы ей играть на пианино, или читать, или научила ее вязать, или помогала бы ей разобраться в своей корзине для одежды. И я бы рассказала ей про билеты, которые купила на следующую неделю, чтобы мы отправились в «Ковент-Гарден» посмотреть «Лебединое озеро», а еще о том, что сначала мы пройдемся по магазинам, чтобы купить ей что-нибудь особенное. И ее лицо сияло бы от восторга.
А вечером мы все втроем смотрели бы что-нибудь вместе, что-нибудь очень веселое и детское — не знаю, «Шрека» или «Дневники принцессы», — и Джессика приютилась бы в руках у Люка на диване, а я бы сидела на тактичном расстоянии. А потом она зевнет, словно котенок, а Люк скажет: «Ладно, пора спать, моя маленькая девочка, — скажи «спокойной ночи» Лоре». И Джессика подойдет ко мне и обнимет, и я почувствую прикосновение ее нежного личика и напомню, что завтра поведу ее на урок верховой езды в Гайд-парк, потому что она без ума от пони, а она вздохнет от счастья, а потом я услышу, как она шепчет: «Ах, мне так повезло, что ты моя мачеха, Лора».
— Бу-бу-бу-бу-бу…
А я отвечу: «Нет, Джесс, это мне повезло, что у меня есть ты. Я очень люблю таких маленьких девочек, я безумно люблю их, и ты самая замечательная девочка на всем белом свете…»
— Бу-бу-бу-бу-бу туфли, мадам?
— Гм?
В моем поле зрения вдруг появилась продавщица. Она держала передо мной босоножки.
— Ваши туфли. Сорок первый размер. — Я посмотрела на них. — Вам нехорошо?
— Что?
— Вам нехорошо? Может быть, стакан воды?
— О нет… — Я подумала о понедельнике и о предстоящем свидании с Люком. И улыбнулась: — Все в порядке, спасибо. Мне очень хорошо.
— Ну какая же ты красавица и модница! — воскликнула мама, когда мы с родителями на следующий день в полвторого встретились у церкви Святого Марка.
