Оливия Уэдсли - Несмотря ни на что
Обнял ее, укутав предварительно в белое, шелковое, на гагачьем пуху, одеяло, и говорил о своей любви и о своей работе.
Он не спросил: когда же ты станешь моей женой? Но заметил вскользь, что хотелось бы, чтобы она поскорее поправилась и они могли, наконец, устроиться у себя в новом доме.
Он поцеловал ее волосы и закрытые глаза и посмотрел на часы.
— Мне пора двигаться, моя крошечка, — сказал он. — Маркс хочет, чтобы… — И снова пошли сообщения о Марксе и работе.
Кэролайн задвигалась в его объятиях, открыла смеющиеся глаза. Она совсем не казалась рассерженной, как опасался Джон.
— Итак, значит, теперь дело только за моим выздоровлением? О, мы скоро устроимся у себя! Новый доктор уверяет, что мне с каждым днем все лучше. Давай обвенчаемся ровно через месяц, третьего марта, хорошо?
— Отлично, — отвечал Джон, поцеловав ее снова и осторожно укладывая на подушки.
Часы пробили шесть.
— Скажи, что ты меня обожаешь! — прошептала вдруг Кэролайн, и в глазах ее засверкали слезы. — Встань вот тут на колени и скажи!
— Мне надо было к шести быть уже в Палате, солнышко, — сказал Джон. Он нагнулся и поцеловал ее в губы. — Конечно же, я обожаю тебя! Кто бы мог не обожать тебя, если бы увидел сейчас? Ты чудо какая хорошенькая в постели!
Он смеясь простился с нею — и через секунду Кэро услышала, как он мчится вниз по лестнице, перескакивая через три ступеньки сразу, потом — как отъехал его автомобиль.
Она села в постели и, сорвав телефонную трубку с подставки, назвала номер.
Двадцать минут спустя Рендльшэм входил в ее комнату.
Он подошел к камину и стал греть озябшие руки.
— Вы приехали один, без шофера? — спросила Кэролайн.
— Я отпустил его на час-другой и, когда вы позвонили, он еще не вернулся.
— Право, очень мило с вашей стороны, что вы пришли, Гуго.
— Почему же?
Он посмотрел на нее и сардоническое выражение его лица сменилось вдруг мягкой улыбкой.
— Разве такая уж заслуга сделать то, чего хочется? Этак вы, пожалуй, премируете эгоизм, а? Зачем вы вызвали меня, Лукреция? — через минуту осведомился он спокойно. (Он тоже изучал Венецию вместе с Кэролайн, но годом раньше Джона.)
— Затем, что вы нужны мне, Козимо!
— Нужен вам?! — повторил он. В его голосе больше не было спокойной уверенности.
Он подошел к кровати и остановился, глядя вниз на Кэролайн.
— Черт возьми, что вы хотите этим сказать, Кэро?
Кэро смотрела на него в упор, красивые ее глаза были полны слез. Рендльшэм наклонился ближе, словно желая проверить, не ошибся ли он.
— Милая… — начал он мягко.
Она резко и отрывисто засмеялась.
— Ради Бога, не надо нежностей, я сыта ими по горло!
Она прикрыла глаза длинными ресницами:
— Когда-то вы не были таким… бесчувственным деревом.
— И вы когда-то не были… собственностью Теннента.
— Собственность — основа законов. Но пока я еще не принадлежу Джону.
Рендльшэм нагнулся еще ниже, опустился на колени у кровати. Его лицо было теперь на уровне лица Кэро.
— Дайте же мне посмотреть вам в глаза! В чем тут дело? Вам надоел Теннент? Или вы так влюблены, что хотите больно ранить его за какую-то вину? Какую замысловатую дьявольскую штуку вы задумали на этот раз, моя милая?
— Хочу быть любимой… мне нужно отомстить за себя.
Рендльшэм захохотал, но смех этот звучал неуверенно.
— Ага, истина понемногу выясняется! Так Теннент вам не угодил? Или неверен вам? Которое из двух?
— Я собираюсь обвенчаться с ним третьего марта.
Рендльшэм стиснул ей руку так больно, что она вскрикнула.
— Этот фокус мне знаком, — промолвил он сквозь зубы, — вы то же самое проделали когда-то со мной. Слушайте, Кэролайн: вы хотите уязвить Теннента, и я должен быть орудием мести, так, что ли? Бедняга, должно быть, был недостаточно пылок, или наскучил вам, или совершил какое-нибудь другое столь же непростительное преступление? Что же, я вам помогу, но на этот раз не позволю играть собою. Либо вы, как только встанете с постели, выйдете за меня замуж, либо больше меня не увидите! Я вас любил когда-то без памяти, слишком безрассудно, может быть, и сейчас именно так люблю, но не намерен вторично стать игрушкой. Выбирайте сейчас же. Я видел с первой минуты, как встретил вас после обручения, что вы не удовлетворены. Когда любишь женщину так, как я люблю вас, то всегда угадываешь, счастлива ли она. Я не хочу знать, что сделал или чего не сделал молодой Теннент, — просто хочу услышать ваше решение.
Он приподнял ее и сказал шепотом, крепко сжимая ее плечи и близко глядя в лицо:
— Я люблю вас. Я бы мир перевернул, чтобы дать вам минутку радости. Я люблю вас, как сумасшедший, как последний дурак, а вы этого не стоите. Я бы на пытку пошел за то, чтобы обладать вами, иметь на вас некоторые права. Обвенчайтесь со мной, Кэро! Согласитесь на мои условия — и клянусь всем, что для меня свято, я буду носить вас на руках. Я терпел адские муки все эти месяцы с тех пор, как узнал о вашей помолвке. Зачем вы это сделали? Как могли забыть прошлый год? Ведь был же я чем-то для вас, иначе вы не позвонили бы мне сегодня… меня — первого из всех… Кэро… Кэро…
Он целовал ее сначала робко, потом все торопливее и более страстно. Он обжигал ей губы, стискивал до боли ее хрупкое тело, прижимая его к себе. Кэро просунула свою тонкую руку между его и своими губами, чтобы остановить его.
— Гуго, пожалуйста…
— Вы меня позвали, — бормотал он дико, — и я пришел. Не прогоняйте же меня снова, если в вас есть хоть что-нибудь хорошее! Если вы это сделаете, то, Бог свидетель, больше меня не увидите, я не буду больше вашей послушной игрушкой. И буду ненавидеть вас так же сильно, как теперь люблю. Знаю я вашу псевдожизнь с ее выдуманными ощущениями, где и грех, и добро — все в «полутонах», а «любить», «ненавидеть» — слишком обыкновенные, будничные слова. Но когда я говорю их — то вкладываю в них глубокое содержание. Выбирайте же свое будущее. Вы играли мною, как играли Уорреном или этим несчастным молокососом, Тони Стэнтоном, а теперь хотите точно так же оставить в дураках Теннента. Но со мною это больше не пройдет — вы заплатите за это! Я пойду прямо отсюда к Тенненту и расскажу ему вею правду, и к горечи, которую вы чувствуете к нему, прибавится стыд. Я вел себя честно по отношению к Тенненту до сих пор, не искал встреч с вами, даже избегал их, несмотря на ваши записки, на то, что я желал вас по-прежнему. И был похож на умирающего от жажды, который так слаб, что не может уже добраться до искрящегося невдалеке источника. Я было уже заставил себя примириться с вашим замужеством. Но тут стало известно, что оно откладывается, — и вдруг вы посылаете за мною и намерены использовать меня, чтобы наказать Теннента! Не будь это все для меня трагедией — я бы, вероятно, умер со смеху, так все это комично! Так вот оно — последнее слово современной любви, которое требуется для вашей притупленной чувствительности? Но мы с вами, моя милая, лучше оставим этакие развлечения втроем и будем старомодны. Эти штуки вы забудьте! Я готов дать себя ослепить и искалечить ради вашей любви, но будь я проклят, если вам удастся повязать мне ленточку на шею и заставить плясать, как медведя, чтобы потешить ваше тщеславие или насытить вашу жажду мести. Я хочу, чтобы вы были моей женой, но только в том случае, если вы любите меня. В прошлом году вы любили меня, пока не увидели, что я влюблен сильнее, чем вы. Я запомнил урок. Мы либо сойдемся с вами на таких условиях, либо разойдемся теперь уже навсегда. Если вы скажете, что не любите меня — вы освобождаетесь от меня, но и от Теннента. Вы послали за мною, когда вам понадобилось оскорбить Теннента, а что я страдал и страдаю — вам дела нет! Теннента вам удастся ранить глубоко, не сомневаюсь: в этом порукой юность и ослепление бедняги. Но и вы тоже уплатите долг! На сей раз я выйду победителем — и вы либо навсегда вычеркнете нас обоих из своей жизни, либо станете моей женой на будущей же неделе!
