Елена Барлоу - Бессердечный (СИ)
«А если Кристина не сможет сделать выбор? В пользу Эрика, конечно».
Плевал бы я с высокой колокольни. Взял бы её, похитил, утащил, заставил... Потому что я любил бы её, а значит, никакой пощады, даже для неё самой. Пусть связанная, пусть напуганная — но моя! Умирать — вместе. Разве Эрик не заслужил любви в последние дни своей жизни?
Дэни так странно смотрела, словно я болтал про единорогов или Перпетуум мобиль — настолько невероятную хрень, что у неё это не укладывалось в голове. Я ожидал слов, типа: «да как ты можешь?» или «женщина же не игрушка!» Но она просто продолжила смотреть фильм, доедая пиццу, а я не выдержал и спросил, как бы она поступила.
«Поскольку я — это я, а не Кристина, и будь я на её месте, я бы выбрала Эрика не потому, что он — гений и Ангел Музыки, а потому что Эрик — это Эрик, и он одинок и несчастен. И он — просто человек, которого так и не научили правильно любить. Я бы никогда не сорвала маску, не перешла бы черту, а значит, он бы оценил это и понял, что мне всё равно, что там под маской — его трагедия, его безумие, жаждущее притупления, сподвигли бы меня на большее, чем просто жалость».
Я спросил, что для неё больше жалости. Она ответила: «Ну, любовь, наверное».
Фильм кончился, а я всё не мог успокоиться. Я спросил, как бы она отнеслась к лицу Призрака, представься случай его увидеть. Дэни повторила, что она — это она, а не изнеженная Кристина, и её даже подобное уродство не напугало бы.
Мы проспорили где-то минут двадцать: я защищал Кристину, аргументируя её страхи и наивность юностью и хорошим воспитанием, а Дэни... Ну, её не переспоришь. Хотя, я признаю, что мне понравилась наша маленькая дискуссия. С Энни мы редко смотрели кино, а уж обсуждать его... Нет, ни разу.
Меня уже клонило в сон, когда я понял, что мы просидели почти всю ночь; видимо, Дэни это тоже заметила, потому что силком заставила меня пойти наверх, чтобы, наконец, лечь. И я, как мужчина, время от времени играющий в джентльмена, стал настаивать на том, чтобы она спала в моей кровати, наверху. Я бы и на диване устроился. Но, чёрт с ней, в спорах ей нет равных! Что ж, по крайней мере, она осталась в моей квартире.
Девушка, которая раскрыла мне глаза на Мэтта и Энни, и которой я посвятил одну из лучших своих песен, спит на моём диване — с этими мыслями я сам пытался заснуть. Долго не мог.
Потом случилось то, из-за чего я больше никогда не посмотрю на Дэни иначе... Иначе, чем теперь. Не знаю, благодарить ли природу за это, или проклинать, но именно из-за этого всё изменилось.
Заснуть я так и не смог, хотя очень устал. В котором часу, не помню, но было ещё рано, я вдруг услышал её осторожные шаги на лестнице, потом в коридоре, разделяющем мою спальню и кабинет. Притворяясь спящим, я краем глаза видел, как Дэни прошла мимо моей постели, в ванную комнату, закрыла дверь... Бедная моя девочка! Я же не сказал ей, что есть ещё одна ванная, на первом этаже. С тяжёлой головой и мыслями, как позже я понял, не совсем трезвыми, я поднялся, приоткрыл дверь ванной комнаты и забрал одежду Дэни: чулки, юбку и водолазку, которые лежали на полу. До нижнего белья не дотянулся, крюк для одежды был слишком далеко от двери и слишком близко к душевой кабине, где была она... Я не хотел, чтобы она услышала.
Я вспомнил, что где-то в шкафу у меня завалялся халат, который я мастерски позаимствовал в «Holiday Inn», когда приезжал в Нью-Йорк. Его и взял, встал у двери и дождался, пока Дэни выглянет. Она открыла дверь, и я тут же узнал запах моего шампуня. О Боже... А я то думал, что у меня больше не встанет... Так что там твердил врач?
Она была вся мокрая, закутанная в одно лишь банное полотенце, вся в капельках воды, и её кожа пахла моим гелем для душа, и от неё шёл пар... Не знаю, сколько я так пялился на неё, но, когда она решительно позвала меня по имени и спросила, куда я дел её одежду, я просто соврал, что положил всё стирать. Затем отдал халат и извинился. Конечно же, она была недовольна. Но я перетерпел её брезгливое выражение лица и закрытую перед моим носом дверь. Ничего, не всё сразу, верно?
Когда она вышла (в одном только халате, мать его!), я сидел на кровати. Один из нас явно чувствовал себя некомфортно или неловко. Когда она предложила позвонить моей матери через пару часов, я встревожился. Я совсем забыл... Так и не рассказал ей правду. Уже предугадывая её реакцию, я собрался с духом и выпалил, наконец, что мать уехала по работе (гостиничное хозяйство — штука не такая уж и простая), и это случилось уже три дня назад; что все выходные Дэни я провёл в студии и работал, и кроме парней в это время со мной никого не было. И что мать всё это время думает, что я сижу дома, под присмотром своей сиделки... Знаю, я рисковал, и, если бы вдруг почувствовал себя дурно, рядом не было бы ни сиделки, ни матери, чтобы быстро среагировать.
Дэни смотрела на меня, как на чокнутого, как на идиота! Я заслужил, я знаю. Я так ей и сказал. Единственное, о чём она спросила, стоя босиком напротив моей постели, в этом своём (моём!) широком халате, было: «почему ты не позвонил мне, когда у меня были выходные?»
Я ответил, что это были её заслуженные выходные. И дёргать её из-за нескольких часов репетиций я не решился. Дэни лишь закатила глаза, и я заметил, как сжались её кулаки. Но она промолчала. Видимо, ей стоило больших трудов не накричать на меня.
Она махнула рукой и уже собралась уходить, сказав, что идёт досыпать. Я до сих пор не пойму, зачем сделал то, что сделал потом, но это произошло... Я не хотел, чтобы она уходила. Я не хотел, чтобы она засыпала там, внизу, думая о том, какой я большой ребёнок и придурок. Я не хотел, чтобы эта ночь закончилась так... скверно.
Я сделал вид, проще говоря, притворился, что мне стало плохо: согнулся, замычал, сжав голову руками — Дэни тут же оказалась передо мной. Встав на колени, она принялась ощупывать моё лицо... Она пахла невероятно, и у меня действительно закружилась голова. И её пальцы... тёплые, нежные, касались моих шрамов, а взгляд был внимательным, сосредоточенным.
Эрик заманивает Кристину в своё логово, под здание парижской Оперы. Здесь он хочет её сломить и заставить любить его. Положить рядом с собой в гроб и уснуть навечно. Такой же эгоист, как и иные представители рода человеческого.
Силясь не делать голос чересчур жалостливым, дабы не переиграть, я попросил Дэни остаться со мной. Она посмотрела на постель, затем снова на меня... И долго тянула с ответом. Тогда я снова «надавил» на то, что мне дурно. Бедный я, бедный... Потом она вздохнула и, включив светильник, пошла вниз, за одеялом и подушкой. Дэни легла с левой стороны, закутавшись в одеяло, как в кокон, и мне показалось, что она слишком далеко от меня, на самом краю. Вот-вот бы и свалилась. И, что самое удивительное, я быстро заснул... Кажется, последнее, о чём я подумал, был один из этих фильмов восьмидесятых годов, где маньяк лежит на постели с девушкой, которая даже не подозревает о его присутствии.
