Светлана Демидова - Предать – значит любить
– А я... – начала она страшным, замогильным голосом, но Татьяна ее прервала:
– А ты, Юлька, совершенно нормальная женщина и теперь, когда являешься официальной вдовой, по истечении траурных сроков можешь снова выйти замуж и рожать в свое удовольствие.
– Я?! Рожать?! Ты же знаешь...
– Юля! В дорогих клиниках продажные врачи!
– То есть...
– Да! Да! Да! Родик платил врачам, чтобы они... в общем, подтверждали твое бесплодие.
– Но почему...
– Потому что он полюбил своих дочерей и других уже не хотел! Вот почему!
– А тебя... Тебя он тоже... полюбил?
– Не думаю... – Татьяна тяжело качнула головой. – Просто привык. А девчонок очень любил... Впрочем, что это я... Любит. Да! Очень любит!
– То есть ты вчера дурила мне голову?! Да ты просто монстр, Танька!!
Татьяна прикрыла глаза и опять отрицательно покачала головой. Ее лицо, как и вчера на даче, было серым и мятым, словно газетная бумага. Она тяжело вздохнула и сказала:
– Нет... С тех пор, как Родион поменял работу, он последнее время жил с тобой. На службе Эдик не мог подменить его, и все резко усложнилось...
– Я все поняла!! – ужаснулась Юля. – Вы убрали Эдика, потому что он стал вам мешать!!!
– Дура! – отпрянула от нее Татьяна. – Братья любили друг друга... и я их, похоже, обоих... любила. Я была уверена, что мы похоронили Родиона. В последнее время я даже перестала заморачиваться тем, кто находится со мной в доме. Называла Эдиком, да и все! А уж после похорон... вообще ни в чем не сомневалась. Боялась только, что Эдик... да... я думала, что он Эдик... уйдет к тебе. Но ведь не сейчас, когда траур... У меня еще было время...
– Тогда ты должна была вчера спросить Родиона, что произошло с Эдиком?
– А я и спросила!
– И что?
– А то, что он впервые в жизни сказал: «Это не твоего ума дело!»
– И все?
– Нет! Он также сказал, что, если я еще хоть раз подниму этот вопрос, больше его не увижу.
– И ты опять со всем согласилась?
– Для него... согласилась. Пусть он так считает. Но... ты же видишь, я пришла к тебе, потому что мы с тобой сейчас в одной связке. Мы должны что-то сделать. Как-то во всем разобраться. Родик всегда любил тебя. Он понял, что ты его узнала. Может быть, захочет поговорить с тобой?
– Ну уж я-то обязательно с ним поговорю! – отозвалась Юля.
– Когда? – Татьяна была человеком дела и определенных сроков.
– Не знаю... Когда выйдет! Но встречусь с ним обязательно хотя бы для того, чтобы... плюнуть ему в лицо!
– Ну... это уж как получится, Юлька. Может, и не сможешь плюнуть-то... как я вчера ничего не смогла... – Татьяна поднялась с табуретки, сказала бесцветным, тусклым голосом: – Пошла я, в общем... Держи меня в курсе, пожалуйста, если что узнаешь. Все-таки Родион – отец моих детей... Надо что-то решать...
Юля не отозвалась. Она знала, что при любом раскладе событий никогда больше не сможет жить с Родионом. Даже если он поведает ей необыкновенно трагическую и во всем правдивую историю. Между ними все кончено. Навсегда. Простить его она не сможет. Ей нет дела до этой сакральной общности близнецов, которая позволяет им меняться женами. Она-то не близнец! А Танька пусть действует как хочет. Раз ей и раньше было все равно, с кем из Кривицких спать, пусть живет с Родионом. Но узнать, что случилось с Эдиком, все же нужно. Зачем? Юля не могла определиться с ответом на этот вопрос. Зачем-то надо – и все!
Юля так задумалась, что не заметила, как ушла Татьяна. Только когда за ней захлопнулась входная дверь, Юля сообразила, что опять одна, а новые замки так и не купила. Значит, придется опять мучиться с комодом! Она так просто Родиону теперь не сдастся! Не на ту напал! В общем, надо искать Бэтмена, пусть он для начала вставит в дверь парочку новых замков. Для любого мужчины это плевое дело. Да! Завтра она поднимется пораньше, чем всегда. Во-первых, для того, чтобы после возни с комодом не опоздать на работу, а во-вторых, чтобы найти Бэтмена с Джеком. Собак выгуливают рано. На этой вполне оптимистической в данных обстоятельствах мысли Юля решила прервать размышления и посмотреть телевизор. Чтобы хоть временно отвлечь собственное «я», которому хотелось вести бесконечные виртуальные разговоры с мужем, доказывая, насколько подло он поступил.
В телевизоре красивые молодые люди шутили так пошло, что Юля заткнула им рот, щелкнув кнопкой пульта, ничком повалилась на кровать и опять заснула от переизбытка впечатлений. В этот раз последним, о ком она подумала перед тем, как ее окончательно сморил сон, был ее начальник Телятников. Завтра ему опять придется с тоской во взоре смотреть на ее мятые джинсы...
Глава 4
На следующий же день после истории с крысой, проводив Геру на работу, Катя, по уже сложившейся у нее традиции, намеревалась достать из шкафа заветный сверточек, в котором находились чепчики и пинетки, которые она навязала будущему ребенку из розового и голубого ириса. Она почему-то была уверена, что у нее родится сын, и розовое вязала на всякий случай. Каждый раз Катя раскладывала по кровати маленькие кружевные вещички, с величайшим наслаждением представляя, как будет натягивать на маленькие ножки нарядные пинеточки.
Сверток с детскими вязаными вещицами лежал у нее на особой полке, где хранилось все, что являлось счастливым напоминанием об их с Германом свадьбе. В отдельных нарядных картонных коробках, которые выделила свекровь, у Кати хранились и Герин свадебный галстук, и его белая сорочка, и собственная прозрачная фата с веночком из искусственных розочек.
Катя руками разгладила складки на пикейном покрывале, чтобы чепчикам и пинеткам удобнее было улечься на их с Германом супружеской кровати и, предвкушая удовольствие, открыла шкаф. Сначала она решила, что вчера слишком небрежно положила сверток, он сам собой развернулся, и по полочке рассыпались яркие вещички. Потом увидела, что яркость чрезмерна и не имеет никакого отношения к ее вязанию. Катя сунула руки в шкаф, и вместо свертка с чепчиками и пинетками вытащила собственную фату, всю искромсанную и измазанную чем-то очень похожим на кровь. Бедную беременную женщину сковал такой ужас, что она не смогла даже крикнуть, как тогда, когда вытащила из-под кровати дохлую крысу. Оно и понятно: крыса, даже самая протухшая, всего лишь крыса, а фата... это нечто сакральное, предмет, имеющий особое символическое значение.
Держа на подрагивающих вытянутых руках поруганный символ ее любви к мужу, Катя могла только беззвучно открывать рот, не в силах издать даже самого сиплого звука. Но даже беззвучно надо было немедленно что-то предпринять, а потому, еле передвигая ноги, она вместе с фатой вышла из комнаты, чтобы найти хоть кого-нибудь в доме, кто мог бы дать ей какие-то разъяснения.
