Лето наших надежд (СИ) - Настя Орлова
Оставив Пашу чилить на лавочке, иду к Ване, который заносит время забега моих парнишек в специальный журнал.
— Мы в норме? — спрашиваю я у физрука.
— Да. Неплохо пробежали, — подтверждает он. — Скакалку проигрываете.
— Кому?
— Профессиональная тайна, — усмехается Ваня, закрывая перед моим носом журнал. — Узнаешь, когда очки распределим с советом.
Я сейчас так взвинчен, что едва удерживаюсь, чтобы не нагрубить ему. Но тут в поле моего зрения попадает сладкая парочка — Волков идет на стадион вместе с Ларисой. И выглядят они при этом, как Барби и Кен, которые едва могут оторвать друг от друга пластиковые руки и глаза. Издеваются надо мной что ли? Или у них с Александровой шведская семья на троих?
Позабыв про физрука, которому мне еще мгновение назад хотелось вмазать, я быстрым шагом направляюсь к ним. Матвей мне должен, хотя бы за то, что вчера я вышиб его из игры в баскетбол и избавил от неприятностей, которые бы точно были, если бы он продолжил пьяным шататься по лагерю. Поэтому церемониться я не собираюсь.
— На два слова, — без предисловия бросаю Волкову, глядя прямо в глаза.
— Что горит? — с ухмылкой спрашивает он.
— Разговор есть.
Он подмигивает Ларисе, которая с опаской поглядывает на меня, явно почувствовав мой воинственный настрой, и говорит:
— Давай, детка. Я через пять минут к тебе присоединюсь.
Когда девица оставляет нас наедине, я сразу приступаю к делу.
— Что у тебя с Александровой?
Матвей непонимающе разводит руками.
— А что у меня с ней?
— Вот этого только не надо! — взрываюсь я. — Я видел вас за столовой.
На мгновение приятель хмурится, словно пытается понять, о чем я говорю, потом его лицо приобретает виноватый вид.
— Слушай, я обещал никому не говорить, но у девчонки какие-то проблемы, — прямо говорит Матвей. — И серьезные. Она плакала в одиночестве, я просто оказался рядом и поддержал ее.
— Какие проблемы? — напираю я.
— Это ты у нее спроси, вы же вроде поладили с ней.
— Ни черта мы не поладили, — огрызаюсь я, нервно ероша волосы. — И я видел, что вы обнимались.
— Ну, а как ты предлагаешь утешать девчонку, которая плачет навзрыд? — он скептически приподнимает брови, словно я не понимаю очевидного. — Разумеется, я ее обнял.
Возмущение Матвея настолько реальное, что у меня почти не остается сомнений — он говорит правду.
— То есть, ты с ней… — испытывая непривычную неловкость, я пытливо всматриваюсь в лицо Матвея. — Нет ничего?
— Я тебе говорил уже, что нет. Я же типа с Ларисой встречаюсь, — говорит он спокойно, но потом не удерживается от усмешки. — А ты я смотрю, на Леру конкретно запал.
Хочется показать ему средний палец за подкол, но это невежливо — в конце концов, Матвей только что снял огромный груз с моих плеч. Осталось лишь разобраться, кто достает Леру настолько, что она так расстраивается. И, наверное, опять перед ней извиниться.
23
На полпути к домику первого отряда меня перехватывает директор лагеря Дмитрий Сергеевич, который неспешно прогуливается по территории, пряча голову от солнца под бессменной ковбойской шляпой. Я здороваюсь с ним, собираясь пройти мимо, но он замедляет шаг, и я вынужден сделать то же самое.
— Ну, как дела, Кирилл? — раскатисто басит старик.
— Все отлично, Дмитрий Сергеевич, м бодро рапортую я.
— Слышал от Леры, что вы с ней день самоуправления задумали, — говорит он, но по его тону невозможно понять, доволен ли он этим фактом или нет.
— Да, было бы здорово, мне кажется, — отвечаю осторожно. — Ребята от этой идеи были бы в восторге.
Он задумчиво трет подбородок.
— А вы против? — уточняю я, когда пауза затягивается.
— Не против, — отвечает Панин. — И вообще, я рад, что ты помог Лере освоиться в «Синичке». Она очень тепло о тебе отзывалась.
— Правда? — успеваю выпалить я прежде, чем смущенно замолкаю.
Это риторический вопрос, и я в принципе не жду на него ответа, но старик продолжает:
— Ты племянницу мою не обижай. Ей и так в последнее время нелегко пришлось.
— Не буду, — отчаянно краснея, бормочу я.
Дмитрий Сергеевич прячет руки в карманы своих джинсов и монотонно раскачивается на пятках. Создается ощущение, что он хочет сказать что-то еще, но он неловко молчит.
— Я пойду тогда?
— И не влюбляйся в нее, — вдруг выпаливает старик. — Она девочка видная, но в августе вернется к себе домой. Живет она, как ты понимаешь, не в столице. Ни к чему вам обоим создавать друг другу сложности.
— Сложности? — непонимающе повторяю я.
— Знаешь ты все, — устало вздохнув, говорит Панин. — Разбитые сердца никого не красят. Ты хороший мальчик, но Лера — она не для тебя.
— С чего вы взяли…
— Кирилл, избавь меня от этого, ладно? — перебивает меня Дмитрий Сергеевич. — Я может и старый, но глаза у меня есть. Все я про вас с самого начала понял. Еще в кабинете, когда вы «знакомились». Но вам обоим будет лучше, если дальше дружбы дело не зайдет. Ты сейчас можешь сказать, что это не мое дело, и будешь прав. Но Лера — моя племянница. Ближе ее и ее мамы у меня никого нет, поэтому я считаю своим долгом предостеречь вас обоих.
— Ей вы тоже это сказали? — спрашиваю я, ощущая прилив раздражения.
— Она сама все понимает.
— Послушайте, Дмитрий Сергеевич, — говорю я, тщательно подбирая слова. — Я вам действительно скажу, что происходящее между мной и Лерой — наше с ней личное дело. Вряд ли ваши предостережения здесь уместны.
— Но не озвучить их я не мог, — с внезапной грустью говорит старик. — Береги себя, мой мальчик.
С этими словами он поправляет шляпу и сгорбившись идет дальше по мощеной булыжниками дорожке.
Беседа с директором оставляет меня в неком замешательстве. Во-первых, я не припомню ни одного случая, чтобы Панин так бесцеремонно лез в чью-то личную жизнь, хотя романов в «Синичке» всегда было предостаточно. Во-вторых, в его словах о Лере чувствуется какая-то необъяснимая обреченность. Не то, чтобы я готов был попросить девушку переехать ради меня в Москву, но его железная уверенность, что с ней у нас все не продвинется дальше финала смены вызывает вопросы. Ну, и в-третьих, меня смущает то, что по его словам Лера «все понимает». Что именно она понимает? Что у нас нет будущего или что она не хочет
