Далекое море - Джиен Кон
– Я извиняюсь, мне надо домой.
Похоже, в тот момент он все понял: это был недвусмысленный отказ.
Только сейчас, когда ей перевалило за пятьдесят, она смогла понять ту девочку. Практически накануне, буквально за пару дней до той встречи, она сдала вступительные экзамены в университет… Могла ли она за считаные минуты решить свое будущее?! Он не последовал за ней. А та девочка его любила. Ее сердце, израненное тончайшими шелковыми нитями, рвалось на части, когда она молилась втайне от всех, обещая, что уступит его Богу, лишь бы только Он помог стать ему хорошим священником. Но стоило ее любимому признаться, что избрал он не Бога, а ее, человека, как она струсила. Сжимая в руке шарф, который второпях даже не успела повязать, она сбежала по лестнице, не чувствуя ног.
В тот день, казалось, вся вселенная, воззрившись на нее, кричала: «Решай свою судьбу!»
Больше они не виделись. И чувство вины было сильнее тоски по нему. А когда с ним оборвалась связь, она решила: «Наверно, он умер. Ведь он поделился со мной столь важным решением, сказал, что я первая, кому он открылся, а я так бездушно поступила с ним… Должно быть, он не перенес этого и умер…»
– Он говорил, дескать, хочу после армии перевестись в обычный университет. А если не получится с первого раза, он будет снова сдавать вступительные. Тогда я спросила, а как же семинария и мечта стать священником? Он ответил, что решил не идти по этому пути. Я снова спросила, знает ли о его решении мать и священник и в курсе ли семинария? На что он ответил: «Роза Ли Михо, на этом свете ты первая, с кем я поделился своими планами».
У сестры округлились глаза, он же избегал ее взгляда.
Он больше не смотрел на нее. И кажется, вообще никуда не смотрел… Возможно, это преувеличение, но он как будто оставил свое тело здесь, а сам сиротливо бродил где-то по Мирозданию. Кто знает, быть может, он пытался отыскать фрагменты воспоминаний, похороненные в подсознании, чьи просторы гораздо шире и необъятнее вселенной. А у нее в голове звучало: «Неужели нужно было так, а не иначе? Ведь это случилось сорок лет назад, к чему ворошить прошлое?..»
Внезапно все пережитое за этот день словно бы навалилось на нее всей своей тяжестью, их встреча буквально придавила ее к земле. В очередной раз она сильно пожалела о приезде сюда. Однако больше всего ее огорчал исход разговора. Кто мог подумать, что все закончится таким образом! Казалось невероятным, что вопрос, который она хотела задать ему все эти сорок лет, мог вызвать подобный хаос. Такого результата она точно не ожидала…
– На тот момент я доучивалась в школе. Язык не повернулся рассказать всего, но тогда моего отца вынудили уволиться и он, прикованный болезнью к постели, тихо умирал дома. Поэтому в тот день за столиком в ресторане я не могла ничего обещать. Не помню точно, что говорила, но, кажется, бормотала что-то невразумительное. Я была слишком юной, чтобы вот так запросто расписать всю жизнь по плану… Чего можно было ожидать от девчонки… – невнятно тараторила она, а потом усмехнулась: – И только сегодня я поняла… Оказывается, в этом весь ты. Вот и утром, когда из Майами я собиралась лететь в Нью-Йорк на наше свидание после сорокалетней разлуки, ты с самого рассвета засыпал меня сообщениями, где разложил все по пунктам, что за чем, вплоть до меню… А когда я не ответила, продублировал свое сообщение. Совсем как в прошлом…
Глядя на нее, брат с сестрой больше не смеялись.
– А дальше? – спросила сестра.
– Сорок лет подряд бесчисленное количество раз я прокручивала в голове ту сцену, где он, еще семинарист, выглядел таким поникшим и потерянным. Кажется, я думала примерно так: «Он расписал будущую жизнь по своему усмотрению и хотел, чтобы я действовала по его плану, не оставив мне ничего, кроме ответа „да“ или „нет“… А я так не хотела! К тому же раньше он не обмолвился об этом ни словом… и мы никогда не обсуждали совместное будущее…»
Пока она говорила, в ее сердечном блокноте появилась пятая запись:
5. Не может жить, не расписав все по пунктам.
Он вперился взглядом в стол. Только теперь он сорокалетней давности и он сегодняшний слились воедино, завершив портрет.
– По-моему, я тогда встала и ушла. Подробности истерлись из памяти. Но помню тот его последний взгляд, когда он смотрел, как я встаю… Глаза, полные смятения… Мне стало так страшно от этого взгляда… Я просто убежала домой. А после связь оборвалась.
Его сестра задумчиво вертела в руках бокал с вином.
– Сорок лет… я винила себя. Он решил круто изменить жизнь и поделился со мной своими планами, предложив пройти этот путь вместе, а я, пролепетав что-то несуразное, сбежала. И наши дороги навсегда разошлись. В это трудно поверить, но все эти годы я хотела попросить прощения. Пусть я отказала, но могла хотя бы ради дружбы остаться с тобой рядом и поддержать… ведь твоя гордость была сильно задета… А еще я винила себя, что вот так внезапно пропала… За все это я хотела попросить прощения!
Договорив, она перевела дух и усмехнулась.
– Совсем недавно, где-то год назад, я узнала, что ты сразу женился и уехал в Америку. В общем-то, я была рада, что могу избавиться от чувства вины, но мне жутко захотелось узнать, зачем ты позвал меня на встречу в тот ресторан? Если ты собирался жениться на другой, к чему было говорить юной восемнадцатилетней старшекласснице все те слова?
Повисло тягостное, липкое молчание. Подошел официант и предупредил, что ресторан скоро закроется. Как ни странно, Иосиф выглядел спокойным. Ее эмоции тоже улеглись. Попросив счет, он вытащил из кармана парки бумажник и отсчитал купюры. Ресторан был не из дешевых, и стопка купюр получилась довольно пухлой. Его сестра с легким беспокойством в голосе воскликнула:
– Да ну, спрячь, давай заплачу я!
– Брось, как-никак Роза приехала, так что угощать должен я, – сдержанно проговорил он все тем же ровным тоном. От былого озорства на лице не осталось и следа.
Было больно оттого, что пришлось извлечь на свет последние воспоминания, в которых преобладала не любовь, а горечь разрыва.
За дверями ресторана по-прежнему гулял ледяной ветер.
22
Оказавшись на темной улице в свете фонаря, он спросил у нее, поплотнее запахивая парку:
– Может, еще где-нибудь посидим?
Внешне он выглядел спокойным, однако напряженность в фигуре выдавала внутренний конфликт. Сестра опередила ее с ответом:
– Да, давайте! Лично я хочу продолжения!
Троица нырнула в один из переулков Манхэттена. Привычной поступью завзятого посетителя он стал спускаться по лестнице в цоколь какого-то здания. Вывеска гласила: PERPETUUM. До боли знакомое слово «вечность», с иронией подумала она.
Лысый хозяин заведения средних лет, в черном фартуке, напоминал араба. Он подошел и поприветствовал гостей.
– У вас есть «Замороженная Маргарита»? – спросила она.
Хозяин пришел в некоторое замешательство, однако главный в их троице шепнул ему что-то на ухо, и тот утвердительно кивнул.
Он заказал двойной скотч, сестра – скотч с содовой.
– В «Замороженной Маргарите» основа – текила. Видать, ты ее любишь? – спокойным, ровным голосом, словно вел беседу с деловым партнером, заметил он.
У нее возникло ощущение, что все рухнуло и они снова оказались на нулевом уровне Граунд-Зиро. Очень некомфортное чувство. Как спецназовец, вернувшийся с проваленного задания, когда бомба не разорвалась, она впала в оцепенение; в душе было пусто. Однако его вопрос заставил ее встрепенуться – ответ прозвучал даже с неким вызовом:
– Да, люблю. Frozen Margarita напоминает мне цвет моря в тот день.
Он осекся. Она же оправдывала себя: эта маленькая месть вполне позволительна за сорок лет абсолютно бессмысленных угрызений совести и чувства вины, которые она в одиночестве пронесла на своих плечах. Да и выпитое за весь вечер давало о себе знать.
