Наши тонкие струны - Крис Таллик
Рубашка расстегнута. Но снимать ее Крис не спешит. Без одежды она чувствует себя беззащитной… Всегда такой беззащитной.
– Не торопись, – говорит Крис.
Ну а как ты его остановишь? Как ты остановишь парня, который только об этом и мечтает вот уже много-много дней? С их первой встречи на точке у Филиппа, или где там это было?
Сережке хочется сразу всего, но он не знает, с чего начать. Поэтому просто прижимается всем телом и замирает вот так.
Крис нравятся его мускулы. Его длинные руки. Его запах. Она втягивает воздух носом. Смешным, слегка вздернутым носом, на котором до сих пор проступают веснушки.
Запах парня говорит о многом.
Этот – хороший. С ним спокойно. Не страшно. Потому что и он не боится. Крис ненавидит трусливых.
Она у него будет первой. Это тоже яснее ясного.
Что с этим делать, он не знает. Ну да, вот с этим. Смущаясь, он ослабляет объятия. Боится сделать ей больно?
Она бы на его месте боялась кое-чего другого. Что запросто случается с мальчишками в первый раз. Поэтому надо держать дистанцию, пока это еще возможно.
Крис опускает взгляд. Если иные девушки говорят, что никогда не смотрят парням ниже пояса, то они лживые дуры. Еще как смотрят и оценивают. Со всех сторон. Ей ли, Крис, не знать.
Оценивать парней почти так же приятно, как слушать музыку. Они бывают разными. Грубыми и настойчивыми, как бас-гитара у Криса Сквайра (Кристинке понравилось сперва имя, а потом и звук). Нежными, как тонкие струны у Бонамассы. Приторными, как BTS. Правда, и никакими тоже бывают. Вообще никак не прозвучавшими.
Крис записывает впечатления в том же приложении на телефоне, где сочиняет и музыку. Она изобрела для парней свои мелодии и аккорды, которые только она умеет читать.
Это еще один секрет Крис.
Но сейчас она не хочет никаких секретов. Она и так все знает. Сейчас Сережка опять поцелует ее в губы, неумело, но сладко. Она же обхватит его за шею, чтобы он мог освободить руки, а потом немножко отстранится, чтобы ему было удобнее. Или, если он не сумеет расстегнуть ее джинсы, придется сделать это самой.
Они оба дрожат, как от холода. Электрические искры пробегают по их нервам. Огонь пылает внутри. Крис все еще не может к этому привыкнуть. Когда закончится это электричество, ей ничего не останется, кроме как умереть.
Потому что любовь – это несколько мгновений вечной жизни. Ради них мы терпим все остальное. Весь этот ужас, размазанный тонким слоем и потому почти незаметный.
Так думает Крис. Мысли Сережки гораздо проще. Прямолинейнее. И еще у него сильные руки.
Кажется, у него все получится.
Вдруг луч фонарика освещает их обоих:
– А чего это вы тут делаете, молодые люди?
Из слухового окна выбираются двое: полицейский и еще какой-то чел в куртке с надписью «РЖА № 1». И взгляд у него тоже какой-то ржавый.
Сергей уже на ногах. Он похож на античного бога. Ну, или на этого… фавна… в спортивных штанах. Хорошо, что в темноте не видно деталей.
– Это разве запрещено? – Серега старается заслонить Крис. Вспыхнув ярче розы, она застегивает пуговички на груди.
– Тут у кого как сложится, – отвечает полицейский. – Смотря что вы натворить успели.
– Ничего не успели.
(Крис застегивает рубашку сверху донизу. И берет себя в руки).
– Ничего? А дверь кто вскрыл?
– Это не мы, – врет Крис на голубом глазу. (На зеленом).
Полицейский водит световым лучом по крыше. Выхватывает из полумрака ящик с аккордеоном. Затем – кейс с гитарой. На его боку – полуотодранный стикер с пацификом.
Луч задерживается на нем. Потом светит Крис прямо в лицо.
– Помню-помню, – говорит полицейский из темноты. – Кляйн Кристина Генриховна. Восемнадцать… скоро будет. У нас в отделе такой концерт закатила, любо-дорого вспомнить.
– Можем повторить, – обещает Крис.
– Я тебе повторю… Лучше не наглей. Может, карманы у вас проверить? У тебя и у твоего… аккомпаниатора?
– Нет у нас ничего.
– А если найдем?
Они смотрят друг на друга. Что-то было в их прошлом, что-то интересное. Ржавый, судя по всему, немного не в теме. Он уже разевает рот, чтобы что-то сказать, но полицейский машет рукой:
– Да ладно, не кипишуй. Это вообще не наши клиенты. Они сейчас даже не курят, ты не поверишь. Они, видишь ли, музыку мечтают играть.
– Доиграются.
– Кто их знает. Вот ты на крышу эти гробы тяжеленные потащишь? А они таскают. Ты лучше чердачную дверь получше запри и опечатай. Экскурсии по крышам официально запрещены.
– Это понятно. А сейчас-то что с ними делаем?
– Ничего не делаем. Состава преступления не наблюдается. И смена у меня давно кончилась.
Ржавый пожимает плечами:
– Так они тут продолжат… репетировать.
– Ну а то. Сам никогда молодым не был?
– Был один раз. Как вспомню, так вздрогну.
– Вот теперь и не завидуй. Пошли отсюда. Смотри, луна какая… Романтика, блин.
Это была шутка. Удивительно, но после этого они разворачиваются и идут прочь через темный чердак. Слышно, как ржавый чертыхается, уворачиваясь от опасных досок. Потом их шаги затихают.
Серега тянется за футболкой.
– Может, тоже пойдем? – говорит он уныло.
При свете луны Крис проводит пальцем по его груди сверху вниз.
– Замерз? Иди ко мне…
Крис прижимается к нему всем телом. Не забывает ткнуться холодным носом чуть пониже уха, чтобы он услышал ее дыхание. Этот прием работает безотказно. Что-то она шепчет ему, что слышит только он один. И через пару мгновений забывает, что было пять минут назад. Ему важно только то, что с ним сейчас.
Она сцепляет пальцы в замок на его шее. Если это и танец, то очень древний. Танец лесной нимфы и фавна. Кажется, у Сережки тоже есть шерстка на ногах. Интересно, она такая же мягкая, как вот тут, повыше завязки штанов?
– Сними.
Его руки больше не дрожат. Вслед за ним и Крис легко сбрасывает джинсы. Ей немножко холодно. Легкая дрожь пробегает по ее телу. Но огонь уже разгорается: fire, come with me. Никогда она не могла с этим совладать. Да никогда и не хотела.
Наконец-то он понимает, что делать. Руки у него длинные и сильные.
Крис повисает на его шее, и они оба опускаются на крышу – на подстеленную заранее футболку. Лицом к лицу.
Ей хочется видеть его глаза, когда
