Дьявол в руинах (ЛП) - Вольф Триша
Взять Бриа — прямо сейчас, блять, — значит положить конец этим страданиям. Она была бы уничтожена, брачный контракт аннулирован. Я испытаю на себе гнев Кассатто, скорее всего, в кислотной ванне, но мучениям наконец-то придет конец.
Не нужно ждать свадьбы. Не нужно будет скрываться в тени, чтобы убить Сальваторе, как чуму.
Потому что пытка наблюдать, как она будет с другим мужчиной в течение следующих лет, в то время как я втайне жажду ее, хочу ее, нуждаюсь в ней… до полного гребаного безумия…
Это убьет меня. Абсолютно точно.
У меня есть только два варианта: мучительно медленная смерть или быстрая.
Выбирай свой яд.
Бурные мысли закручиваются в вихрь, от которого кружится голова, и я не замечаю, как мягко подается матрас, пока не чувствую легкое прикосновение к руке.
Не успеваю я открыть глаза, как в моей руке оказывается зажатым тонкое горло. Моя хватка усиливается, и, когда ее пульс бьется о мои пальцы, мягкие черты лица Бриа вырисовываются в лунном свете.
Что-то первобытное зашевелилось под моей кожей, обнажив зубы. Прилив жара обжигает мои вены, как будто по ним проехались раскаленными углями, и вместо того, чтобы отпустить ее, я сжимаю еще крепче.
Ее руки тянутся к шее, ногти скребут по шву, где моя обмотанная бинтами ладонь прилегает к ее коже.
— Ник, пожалуйста…
Мое имя, произнесенное на ее выдохе, оттаскивает меня от края. Я ослабляю хватку ровно настолько, чтобы она могла свободно дышать, затем просовываю руку ей за шею и сжимаю ее затылок, притягивая ее лицо к себе.
— Что ты здесь делаешь, Бриа?
Волосы, еще влажные после душа, спадают на лицо, и она прикусывает уголок губы, замирая. На ней шелковая ночнушка, полностью черная. Ткань задевает мои ребра. Гладкое ощущение ее груди под этим тонким бельем приводит в хаос мою нервную систему.
Наконец она кладет руку на мою обнаженную грудь и злобно кривит губы.
— На самом деле открыть дверцу книжного шкафа было несложно, — говорит она. — Ты сломал дверную раму, так что…
— Я не об этом спросил.
Она так близко, что я могу разглядеть веснушки на ее носу, и от этого прекрасного зрелища у меня сдавливает горло.
Снова прикусив эту чертову губу, еще больше испытывая мой самоконтроль, она опускается на мою грудь и без труда закидывает ногу на мое тело. Ее мягкий вес оседает на мне и подрывает мою решимость. Тепло ее тела поверх моего напрягает мышцы моего живота, и сухожилия вокруг моих костей болезненно сжимаются.
— Господи… — Я закрываю глаза, стараясь изо всех сил не видеть, как Бриа усаживается на меня. Но ощущения… черт возьми. Я хватаюсь за край матраса, чтобы сдержаться, но сдержанность почти исчезла, когда она слегка провела ногтем по выемке моей яремной впадины.
Я отпускаю ее шею и сжимаю запястье — то, на котором нет синяков, — не позволяя ей продвинуться дальше. Она наклоняет голову, на ее чертах вырисовывается соблазнительная смесь желания и неуверенности.
— Я хочу, чтобы ты был единственным, Ник, — шепчет она, и отчаяние, просачивающееся из ее робкого голоса, задерживает воздух в моих легких.
С внезапной, жгучей ясностью я понимаю, что сдерживало меня. Не ее отец и не закон клана. Не страх смерти. В этом чертовом мире нет ничего, что пугало бы меня настолько, чтобы удержать меня от нее.
Мне не нужна Бриа на один раз. Одного раза никогда не будет достаточно.
— Боже, ты убил Вито сегодня, — говорит она, — и все потому, что думал, что он прикасался ко мне, причинил мне боль. Как ты можешь позволить Сальваторе стать первым мужчиной, который будет обладать мной? — Она моргает, отгоняя влагу с глаз, и качает головой. — Я не могу быть с незнакомым мужчиной в первый раз. Я хочу, чтобы меня трогал — по-настоящему трогал — тот, кого я знаю. Кто знает меня.
Темный стон вырывается из моего сжатого горла.
— Черт, ты желаешь моей смерти.
Ее лицо бледнеет. Даже в тусклом освещении, единственным источником которого является лунный свет, проникающий через балконные двери, я вижу ее внезапный страх.
— С чего ты это взял?
— Как ты думаешь, что произойдет, когда твой муж узнает, что ты не девственница в брачную ночь? — Я отпускаю ее запястье, чтобы провести рукой по волосам. — Блять, Бриа. Неважно, с кем ты решишь трахаться, я буду единственным, кого обвинят в твоем падении. Кассатто убьет меня только из принципа. Твой отец заставит меня страдать за то, что я так опозорил клан, семью. Ты знаешь, что это правда, и все же ты здесь, сидишь на моем члене, умоляя меня трахнуть тебя.
Вместо ворона, сидящего над моей дверью, она — злобная лисица, сидящая на моем члене. И, черт побери, если она еще хоть раз прижмется своей киской к моему члену, я отброшу все убеждения и добровольно стану ходячим мертвецом.
— Никто не должен знать, — говорит она. Облизывая губы, сдвигаясь на мне, чтобы я мог почувствовать отпечаток ее киски. Она проводит ладонями по моей груди, прижимаясь ртом к моему уху. — Никто не должен знать, что это был ты. Я умею хранить секреты очень, очень хорошо и…. — Она надавливает ртом на раковину моего уха. — На мне все еще нет трусиков.
О, черт возьми. Мой член запульсировал от ее греховного признания. Мои бедра подрагивают в непроизвольном порыве, и я клянусь, что чувствую, как она пропитывает мои боксеры своим влажным жаром.
— Блять, — рычу я
Ослабив хватку на матрасе, я обхватываю ее талию. В безумном желании приблизить ее к себе мои руки блуждают по ее спине. Я проникаю пальцами в ее волосы и тяну ее вниз. Дыхание прерывистое, оно разрывает мои легкие, пока я сохраняю малейший контроль над собой.
— Такие вещи никогда не остаются в секрете, — говорю я ей, и мои слова звучат как уступка. Крошечное движение ее губ говорит мне, что она знает, что я близок к капитуляции.
Дерзким движением бедер она разрывает завесу моего рассудка, уничтожая последние остатки сдержанности. Мои пальцы впиваются в ее волосы, пытаясь удержать ее на месте.
— Зачем ты мучаешь меня, маленькая ворона? — Это вылетает из моего рта отчаянной мольбой, пока она продолжает двигать бедрами, прижимаясь к моему твердому члену.
По ее телу пробегает яростная дрожь, и она испускает прерывистый вздох в мой рот.
— Ты мучил меня два года, — говорит она, впиваясь ногтями в трапециевидную мышцу между моей шеей и плечом. — То, что ты вообще реагируешь, делает меня такой чертовски мокрой.
— Господи Иисусе. — Последняя нить моего контроля рвется, и я разрываю ее на две части жестким толчком к ней.
Ее задыхающийся стон закручивается внутри меня, как пламя, танцующее слишком близко к фитилю.
Я не уверен, кто двигается первым — она или я, — но, в то время как мое сердце стучит в бешеном ритме, есть один удар сердца, когда любой из нас может остановить это, а в следующий момент я прижимаю ее рот к своему.
Вкус Бриа — это чистый, божественный восторг. Как будто наконец-то получил каплю воды после нескольких недель скитаний по безводной пустыне. Это чертовски приятно. Я едва успеваю насладиться моментом, мой голод поглотить ее настолько сильный, что я высвобождаю двухлетнюю тоску и врываюсь в поцелуй с голодной неистовостью.
Когда ее мягкие губы переходят на мои, ее язык выскальзывает наружу, сначала нерешительно, а затем со сладостным стоном встречается с моим, и я яростно веду ее за собой. Мы сталкиваемся в пламенной погоне, чтобы загнать друг друга за грань, поджигая черту, которую нам запрещено пересекать.
Отчаянно желая прикоснуться к ней и почувствовать ее везде, я срываю бинты со своих рук, а затем хватаюсь за подол ее ночнушки. Я задираю его вверх, чтобы мои пальцы могли пробежаться по гладкой коже ее задницы. Черт, она не лгала; ничто не мешает мне прикоснуться к ней, и я стремлюсь к ее горячему центру, как ракета, ищущая тепла.
Я провожу пальцами по нежному контуру ее попки, пока не достигаю тепла между ее бедер, и, как только я чувствую влажность ее киски, в моем неистовом поцелуе раздается проклятие. Проводя пальцем по скользкой мягкости ее губ, я погружаю вторую руку в путаницу ее влажных волос на затылке и сильнее притягиваю ее к себе.
