Лучшая из лучших - Алексей В. Мошков
Ничего не помню… а кстати, вы барсука не видели?»
Оксана вглядывалась в экран, но по ее реакции было понятно, что интереса у нее не больше, чем у кота, который иногда лениво следил за лесными птицами, попадавшими в кадр. Однако критики и подозрений не высказывала и лишь пожимала плечами, дескать, нравится — иди.
Даже если не верила, то мудро предпочитала об этом молчать, соблюдая возникшую у них негласную договоренность, которую сам Максим называл «правом лжи». Обе стороны ради сохранения отношений могли соврать друг другу и не требовать объяснений, даже если ложь будет совершенной дичью в плане правдоподобности.
Была ли сейчас реальная потребность воспользоваться этим правом, или Фомин просто искал себе оправдание, он и сам еще не разобрался. Самолетом, на борт которого он взойдет через три часа с другой женщиной, он улетит от мужика в зеркале, от его задолбавшей рефлексии. Оксана знает этого недовольного мужика, поэтому он и летит с другой, которая еще не успела понять, до какой степени он бывает невыносим. И пусть это глупо и наивно, но Максим желал провести четкую линию, за пределами которой останутся все худшие проявления, какие так отчаянно хотелось в себе изжить.
Чего только ни придумают люди, чтобы убежать от самих себя…
Амстердам встретил своих гостей солоноватым запахом моря с легкой гнильцой тины и порывами ветра, который так и норовил запутаться в волосах и выгнать из головы все сомнения и страхи. Тут и там слышалось ворчание старых велосипедов: скрипом колесных цепей они словно намекали своим владельцам, что пора бы отдать дань традициям и утопить средство передвижения в одном из узких каналов, пронизавших город вдоль и поперек.
Но у владельцев имелось свое понимание предельно допустимого срока службы их «доусов» и «лайтспидов», ровесников наших отечественных «уралов» и «аистов», на которых когда-то тырили макулатуру для победы в школьных соцсоревнованиях пионеры с красными галстуками. Быстро мелькали покусанные ржавчиной спицы в колесах, наматывая километры по узким улочкам, да тревожно отзывались хромированные звоночки, точно пугались, когда мимо них проносилась молодежь на электросамокатах.
— Возьмем напрокат по велосипеду? — обратился Фомин к Насте, сидевшей рядом с ним в такси. — Говорят, крутая штука.
— Угу. Только я на них ездить не умею, — отозвалась она.
— Я тоже. Научимся.
— Рулишь ты. После меня, боюсь, им придет конец.
— Договорились. А ты будешь сруль.
— Кто-о-о?
— Не слышала этот анекдот?! Едут Гена и Чебурашка на велосипеде. Гена педали крутит, а Чебурашка впереди него на руле сидит. На перекрестке их останавливает милиционер, указывает жезлом на Чебурашку: «Непорядок, товарищ водитель, уберите этого с руля». Чебурашка обиженно: «Я не сруль! Я Чебурашка!» Молчавший до того таксист хмыкнул и пересекся взглядом с Максимом в зеркале заднего вида.
— Русский? — спросил его Фомин.
— Белорусский, — усмехнулся водитель. — Десять лет назад уехал в Германию на ПМЖ. Там с женой познакомился, она украинка, такая же эмигрантка. Потом она по квоте в Нидерландский институт истории искусств поступила — она по профессии искусствовед. Перебрались мы в Амстер, а затем разбежались: она домой вернулась, а я здесь остался, влюбился в этот город.
— А чего сразу не сказал, что русский?
— Привычка. Как слышу русскую речь, включаю режим немого кино с субтитрами. Не люблю вопросы про шмаль и красных фонарщиц.
— Часто спрашивают?
— Лет пять назад — через одного, сейчас уже реже.
По этим вопросам сразу видно тех, кто приехал впервые.
— Ну, у каждого свой Амстердам, — философски заметил Фомин.
— Точно, — согласился таксист. — У одних фахверковые дома, романтика и сувениры, другие рыскают по аптекам в поисках легалайза.
— А у вас какой? — включилась в беседу Настя.
— Для меня это город дождей, ветров и пофигизма.
— В смысле?
— Здесь можно быть собой. Всем вокруг до лампочки, кто ты, как зарабатываешь, чем живешь. Главное, чтобы тебе самому и окружающим было комфортно. А если у тебя есть мечта, город поможет ее исполнить.
Машина аккуратно протиснулась между узким тротуаром и велосипедной дорожкой и остановилась на одной из живописных набережных, где в воде отражались вытянутые и плотно прилегавшие друг к другу дома, будто зябнущие от промозглой погоды и прижавшиеся бочком к соседу, чтобы согреться.
— А где наш отель? — спросила Настя, оглядываясь по сторонам, после того как таксист выгрузил из багажника сумки с их вещами и уехал, пожелав на прощание обязательно найти свой Амстердам.
— На этот город надо смотреть снизу, с воды, — ответил Фомин, жестом показывая на пришвартованный тут же хаус-бот.
— Мы остановимся зде-е-есь? — протянула она, удивленно оглядывая плавучий дом.
— Хочешь почувствовать этот город — надо пожить на воде. Не боись, непривычно только снаружи, внутри максимальный комфорт, лучше, чем в пятизвездочных гостиницах.
— Как скажете, капитан, — улыбнулась Настя. — Поверю на слово.
Легкие воздушные потоки, зарождавшиеся над поверхностью темных вод, словно холодное дыхание Северного моря, устремлялись к городу. Выбегали из старых портовых районов, ненадолго заключали дома в свои широкие объятия, по-хулигански топали невидимой ногой по лужам, орошая брызгами сухие участки тротуаров, взбирались на старинные кованые фонари и планировали с них вниз, превращаясь в ветер. Эти дуновения будто брали за руку и тянули вперед, как капризный ребенок, дальше и дальше, чтобы вобрать в себя ощущение каждого закоулка и светящегося окна, каждой ноты исполнителей, игравших в бесчисленных барах и пивнушках, одаривая живой музыкой кварталы старого города. Ее мотивы трогали душу и на несколько часов оставались в памяти, гармонично резонируя с дождливым настроением. Когда ветер отлучался, чтобы взлететь повыше и заглянуть в мансардные окна домов, Фомин чувствовал в своей руке теплую Настину ладонь и в эти
