Девичник. Объект желаний - Рощина Наталия

Мы расстались до вечера следующего дня. Я долго смотрела Олегу вслед, как он шел своей легкой походкой, только не оборачивался, как у нас было заведено, а нарочито чеканил шаг, словно подгонял себя. Мне было стыдно. Меньше всего на свете мне хотелось быть неблагодарной, но я не могла говорить «да», когда мое сердце стучало «SOS». И с этим сообщением, в этот же час я появилась на пороге Шуркиной квартиры. Появилась без предупреждения, чего не случалось ни разу за все время нашего знакомства.

Он открыл дверь и, увидев меня, не выразил щенячьего восторга. В какой-то момент я испугалась, что пришла не вовремя, что там, в комнате, на нашей кровати Шурку ждет другая женщина. Я должна была незамедлительно это выяснить. Кислое выражение его лица совершенно затуманило мой разум. Впервые в жизни я испытывала ревность. Оказывается, это ужасное чувство, подобное урагану. Оно засасывает, крутит тобой, выворачивает наизнанку, разрушая все внутри и снаружи. Оттолкнув Шуру, я вбежала в коридор, помчалась к закрытым дверям комнаты. Перевела дух и резким толчком открыла их: постель была постлана, но признаков нахождения еще кого бы то ни было я не обнаружила. Я металась по комнате, даже шкаф открыла, на балкон выскочила, а потом вдруг почувствовала слабость в ногах. Тяжело опустившись на стул, я едва решилась поднять глаза на Шуру. Все это время он наблюдал за мной, стоя в дверном проеме.

— Ну? — У меня словно что-то разорвалось в голове, когда я услышала это короткое, угрожающее «ну».

— Прости, я не знаю, зачем я это сделала, — начала оправдываться я. — Я хотела увидеть тебя. И только.

— Что за проверки на дорогах? — Металл в его голосе мешал мне сосредоточиться. Я запаниковала, представляя, что он сейчас попросит меня выйти вон.

— Прости, я прошу, прости меня. — Как все это отличалось от того, что несколько минут назад происходило у фонтана.

— Не знаю, что тебе сказать, девочка. — Шура сел на кровать. — Боюсь, я совсем не люблю таких вещей. Ты понимаешь?

— Да, да, я все понимаю, — только представив себе, что вчерашнее наше свидание может стать последним, я впервые в жизни едва не потеряла сознание от страха. Это был животный страх, когда слова не складываются во фразы.

Не знаю, как я могла, но в этот момент мой разум совершенно потерял контроль над моим телом. Я поднялась со стула и принялась лихорадочно срывать с себя одежду. Под насмешливым взглядом Шуры я осталась в чем мать родила. Он же сидел, безучастно наблюдая за мной. Я подошла к нему, села на колени. Взяла его руки и обвила ими свою талию. Улыбаясь, Шура свел руки в замок.

— И что дальше? — спросил он.

— Что хочешь, — прошептала я, дрожа от страха и возбуждения. Во мне боролись желание быть с этим мужчиной и паника, что он сейчас меня отвергнет.

— Я сейчас ничего не хочу.

— Поцелуй меня. — Я была готова унижаться, чувствуя, что обидела его недоверием.

— Нет. Я никогда не делаю этого помимо своей воли.

— Ты не можешь не хотеть меня. — Я немного подтолкнула его. Шура лег на спину. Я устроилась сверху, тщетно прижимаясь обнаженной плотью к его плавкам. Никакого ответа я не ощущала.

— Никогда не являйся ко мне с проверкой, — после небольшой паузы тихо и грозно произнес Шура. Я молча кивала, поглаживая его грудь, целуя набухающие соски. Кажется, на этот раз пронесло. Ему осталось совсем недолго играть роль железного рыцаря. — Не смей не доверять мне!

— Обещаю, — прошептала я, целуя его в небольшую ложбинку между ключицами.

— А теперь получай, — хрипло произнес Шура и, резко сбросив меня на кровать, подмял под себя. Он не целовал меня так никогда. Это был изголодавшийся воин, который впервые за долгий поход получил возможность утолить свое желание. Мои руки он поднял вверх, давая понять, чтобы я полностью отдала инициативу ему. Я была согласна.

Шура был неутомим. Он не произносил ни слова, обладая мной молча, немного грубо, словно вымещая обиду, с которой никак не мог смириться. Он брал меня сзади, накручивая на руку мои волосы так, что я едва не задыхалась, запрокидывая голову вслед его движениям. Словно находя в этом особое удовольствие, шумно дыша, он вдруг резко менял позу, отбрасывал мои руки, готовые обвить его шею. В глазах его горели недобрые огоньки. Мне было хорошо и страшно, но теперь от того, что этот мужчина проделывал со мной. Я была полностью в его власти. Нет оков прочнее тех, которые надевают на нас опытные любовники.

Это было странное обладание, каждое движение которого словно должно было показать главенство мужчины, его превосходство. Я не пыталась спорить и была согласна на любую роль. Мне отвели не самую благодарную, как мне сперва показалось, но главное, что я была здесь, что я ощущала в себе упругую плоть мужчины.

Любила ли я его? Любил ли он меня? Не знаю, в то время мне казалось, что наша связь не будет иметь конца. Мы ничего не просим взамен. У нас не может быть ссор, нам нечего делить, наши недостатки остаются словно в другой жизни, в той, где нет этого безрассудного секса, где нет ощущений взрыва, когда тело твое покидает землю и устремляется ввысь… Его возвращает обратно далеко не сила земного притяжения, а исчерпавшееся наслаждение, только оно.

— Ты больше не сердишься на меня? — целуя его закрытые веки, спросила я.

Оба мы уже получили от близости все, что только может желать мужчина и женщина. Сегодня я была пластилином в ловких, жестких руках, в которых каждое движение было подчинено самоутверждению, доминирующему мужскому началу. И то, что мы закончили не совсем обычно, оральными ласками, к которым Шура постепенно приучал меня, было словно следующей ступенью познания на бесконечных просторах сексуальных наслаждений. Наслаждений, в которых мужчина получал все, а женщина была обязана дать ему это безграничное, острое и желанное «все». Я не была в восторге от этого нового любовного опыта, но решила сообщить об этом в другой раз.

— Я была хорошей девочкой? — едва прикоснувшись кончиком языка к его губам, я хотела поцеловать, но Шура мягко отстранился.

— Все было замечательно, Ладуся, — улыбнулся он, но это была не та улыбка, которая могла меня успокоить.

— Неужели ты такой злопамятный? Не можешь мне простить минутную слабость? — искренне удивилась я. Продолжая обнимать его, я качала головой. Мои волосы щекотали его грудь. Взяв тяжелую прядь в руку, Шура поднес ее к лицу и жадно вдохнул аромат. Я знала, что это его слабость — волосы женщины должны пахнуть духами, тонкий, едва уловимый аромат, предназначенный одному мужчине, тому, с которым она близка. Ничего общего с привлекающим внимание сильным запахом, на который нельзя не обратить внимание.

— Ты хорошо пахнешь, — не отвечая на мой вопрос, сказал Шура.

— Спасибо, но я говорила о другом.

— Мне кажется, тебе нужно ехать домой, — снова перебил меня Шура.

— Ты прогоняешь меня? — Обида захлестнула меня, но я решила, что это будет мой последний вопрос. У меня, в конце концов, тоже есть гордость, и я не позволю мужчине, который обладал моим телом, плевать в мою душу. Я ослабила свои объятия, отодвинулась и выразила готовность слушать.

— Нет, ты можешь остаться. Только я люблю спать один.

— Как странно. Когда ты оставался на ночь в моей постели, ты не говорил ничего такого.

— Я много чего опускаю.

— Например? — насторожилась я.

— Твои встречи с этим пижоном. Ваши постоянные культпоходы. Я ведь не спрашиваю, где и как они заканчиваются.

И тут я поняла, что он ревнует. Он отчаянно ревнует и давно. Это чувство настолько прочно поселилось в нем, что он уже не считает нужным скрывать его. Но ведь сколько раз он сам говорил о свободе выбора, полной свободе вообще, о доверии. При этом он подчеркивал, что не видит себя в роли главы семейства, что наши отношения для него скорее правило, чем исключение. И как в такой ситуации должна была вести себя я? Кажется, я тоже не давала клятву верности. Но никто, кроме меня, не знает, как трудно мне разобраться в своих чувствах и как нужна мне была компания этого интеллектуала в наглаженных костюмах. Кто знает о том, что я чувствую? Никому не было до этого дела. И кто же заслуживает большего уважения: этот чудо-любовник или восторженный почитатель моей красоты, отважившийся назвать меня своей невестой? Почему в жизни все так нелогично? Почему я не могу испытывать к Олегу такой животной привязанности, как к этому самодовольному самцу? На четвертом десятке он, видите ли, не видит себя в роли главы семейства! Великий соблазнитель! Я не заметила, как распалила себя настолько, что, не ожидая дальнейшего продолжения разговора, поднялась и стала молча одеваться.