Ежевика (СИ) - Астафьева Александра

— Ну почему же? — Женька хохотнул. — Ты представляешь собой отличное художественное отражение загадочной девушки. Тебя всегда хочется рисовать.

— Меня, но не на мне.

— Хочешь испачкать в ответ?

— А я и в правду испачкаю тебя, Еникеев, — грозно предупредила его. — И уж тогда посмотрим: вдохновляешь ли ты меня?

— Вообще не страшно, — парень посмел насмехаться, а затем приблизиться. — Ты моя, Ежевика, а я твой. Поэтому делай, что хочешь. Я буду только рад твоему вниманию.

Я прикусила губу, чтобы сдержать довольную улыбочку.

Ох, Женя, как же с тобой было легко и одновременно сложно.

На протяжении часа мы дурачились и красили забор когда-то блеклой хижинки Маргариты Васильевны, после чего меня ждал сюрприз. Женщина подарила свою соломенную шляпку в знак благодарности за помощь, когда вечером мы стояли у калитки ее дома и прощались.

— Жаль, что тебя, Евгений, ничем стоящим не отблагодарю, — сказала она с сожалением.

— Не нужно, Маргарита Васильевна. Мы ведь это уже обсуждали, — ответил ей Еникеев.

— Я вот, что тебе скажу. Вика твоя очень хорошая девочка. Пусть и немного переменчивая, требовательная, но нам, женщинам, это дозволено.

 Тут я одобрительно улыбнулась, пока Еникеев с серьезным выражением лица принимал советы хозяйки дома.

— Береги её. Береги себя. Берегите друг друга. И дай вам Господь счастья.

— Спасибо вам за все, — мы обнялись, — но вы чем-то опечалены?

— Опечалена, детка, моя, опечалена.

— Поделитесь?

Она промолчала с минуту и, вздохнув, ответила:

— Вы скоро уедите, и заберете с собой молодость, а вместе с ней и нотки жизни, так необходимой деревне. Не представляете, как мне хорошо, когда вы рядом. Мы ведь друг друга ещё мало знаем, но такое чувство, будто вы прожили со мной целую жизнь. Ваша пара вернула меня в воспоминания о том, как дед ухаживал за мной, дарил букеты из полевых цветов, а я в жёлтом сарафане и этой шляпке, — указала на мою голову, — ожидала его на берегу реки. И день нашего свидания был таким же солнечным, таким радостным и правильным, что я была уверена, Гриша — моя судьба.

— Вы еще долго встречались?

Она повествовала о своей жизни и влюбленности так правдиво, что картинка отчетливо возникала перед глазами, делая ее историю интересной.

— Через полгода встреч. Он приезжал, а иногда приходил ко мне пешком из другой деревни. Любил как ты, Женя, плавать по рекам и озерам, рисовать портреты своих друзей, обожал рыбачить и варить из улова уху. Всегда был ласковым со мной и моей мамой. Предоставлял свою неоценимую помощь. И чёлка у него, как твоя — вечно спадала на глаза, кучерявилась.

Она бережливо потрепала локон его волос, и Женька не противился, улыбался.

Интересные бабушка делала выводы. С любопытством было слушать историю ее давней любви, и с грустью принимать теперешнюю действительно. Как жаль, что брошенные старики доживали свой век в деревне, для которой даже не было места на карте.

* * *

Можно было бы заканчивать день с моим Евгением на приятной ноте, но впереди меня ждало занятие, по которому уже успела соскучиться за эти дни. Все же, я сдержала свое слово и облила Еникеева той синей, плохо сдирающейся краской. И ходили мы с ним вдвоем с синими кляксами на лице, прикидываясь модниками.

— Куда ты меня ведёшь?

Женька увлекал за собой, пробираясь сквозь лесную тропу в неизвестность.

— Я тут кое-что нашёл и, думаю, что тебе понравится.

— Если речь идёт о катании на скейтборде, который висит у тебя за спиной, то должна разочаровать: цивилизации с её ровными дорогами здесь нет, и когда будет — неизвестно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Женька только хмыкнул, и я задала вопрос, откуда он достал скейт.

— Из сумки, откуда ещё? — ответил вопросом на вопрос.

— Тащил на себе?

— Как на своём горбу.

— Кинул бы дурное. Оно тебе надо?

— Оно надо тебе.

— Да перебьюсь я как-нибудь. Уж смирилась, что моя фамилия завершит список неудачников. Не парился бы ты, Женька.

Он шёл, и не слушал меня, настаивая на том, что мне придется прокатиться с ветерком.

— Прям настырный какой, — произнесла я вслух.

— Целеустремленный, — он обернулся, чтобы подмигнуть мне.

Ладно.

— Твоя целеустремлённость на этот раз одержала верх над моим скепсисом и неуверенностью. Заодно подняла тебя на высший уровень.  Еще скажи, что профессионально умеешь кататься, так тебе вообще цены не будет.

— А то! — радостно воскликнул он, и я удовлетворенно выдохнула.

— Жаль, придётся здесь скейт оставить.

— Почему это?

— Да он развалится на половинки при первом же отталкивании ногой по шершавой поверхности.

— Не говори «гоп», пока не перескочишь, — в последние дни Женька умел убеждать. И удивлять тоже.

— И, все-таки, откуда ты знал, что здесь имеется что-то похожее на это?

Держась за руки, мы стояли посреди асфальтированной дороги, по бокам которой располагался густой лес. Ее поверхность была годной для тренировочного катания на скейтборде. Витиеватость и волнообразная структура пути бросалась в глаза. Естественно, в силу отсутствия нормальных тренировочных условий и поджимания сроков предстоящего соревнования, выбирать не приходилось. Женьку можно было расцеловать уже за то, что он прихватил скейт, а место, считай, само нас нашло.

— А за это Васильевне скажем «спасибо», — ответил парень на мой вопрос.

— И тебе, — подхватила я, повернув к нему голову. — Спасибо, Женька, но ты уверен, что я смогу?

— Не сомневайся в себе, Ежевика. Ты сможешь все.

Он потер пальцем мой подбородок, а затем приподнял его, чтобы запечатлеть на губах поцелуй.

— Я самый счастливый идиот на свете, — выдохнул, после того, как в сто первый раз пробовал на вкус мои губы.

— Счастливый — да, но разве идиот? — не сдерживаясь, я широко улыбнулась.

— Ещё какой.

Мужские руки прикоснулись к моей талии, притягивая к себе ближе.

— Почему?

— Потому что, как можно было так долго отказывать себе в столь сладком наслаждении?

Еникеев снова прильнул к моим губам.

— И я понятия не имею, почему упорно отталкивала тебя, — ответила ему, когда мы прервались без всякого на то желания. — Наверное, мы оба идиоты.

—  Зато влюбленные, — согласился Женька, лаская пальцами мои скулы.

Еникеев целовал, как умел: долго, углубленно, головокружительно, до мурашек, до потери пульса.

— Нас не собьёт машина? — спросила я между приятным делом.

— Не-а, — Женька вновь накрыл мой рот губами.

— Не переедет грузовик?

— Не уверен.

— Нас не пойдут искать остальные?

— Всем наплевать.

Друг детства слишком активно дарил свои поцелуи, вовсе позабыв, зачем привёл меня сюда.

— Долго ещё будем целоваться? — от моих губ, наверное, мало что осталось, ведь Женя страстно сминал, подчинял их себе.

— Скажи, что тебе надоело, — разорвав поцелуй, он заглянул в мои глаза, затянутые блаженной пеленой.

— Никогда в жизни, — замотала в отрицании головой, перехватив его ладони, расположенные на моих щеках. — Даже не знаю, как переживу твой отъезд. Ты, Еникеев, теперь в моем сердце.

— Вика, — мое имя вышло шепотом, и, казалось, Женька в этот момент вдыхал аромат моих волос.

С минуту он молчал, а затем выдал:

 — Ты же знаешь, что я люблю тебя.

Что?

— И никуда не денусь.

Вот так вот, просто, не боясь, признался, когда совсем не ожидала.

— Знаешь? — переспросил он.

Теперь знала, отчего послушно закивала головой, не веря своим ушам. Только бы это не было шуткой.

— И всегда любил свою Ежевику.

Как же спокойно и уверенно прозвучало его «люблю», «всегда любил». И что же я? Молчала, как рыба об лед, когда слова парня приятно приходились обухом прямо по голове.

— Женя… — я растеряла все слова.