В моём сердце ты... (СИ) - Шолохова Елена

Он невесело вздохнул, откинулся на спинку стула и негромко хлопнул ладонями о столешницу.

– Ника как раз собирается куда-то в Карелию, зовёт с собой. Вот думаю – может, и правда с ней рвануть…

Елена молчала, только глядела на него во все глаза. Его слова ошарашили её настолько, что она и не знала, что сказать. А даже если бы и знала – вряд ли получилось. Горло вдруг перехватил спазм.

Он неторопливо поднялся, а у неё внутри забилась паника.

– Сейчас спущусь в кадры и напишу заявление. Я просто не хотел до того, пока с тобой не поговорю. Так что, Елена Эдуардовна, скоро вы от меня избавитесь, – невесело усмехнулся он. – Одна просьба: можно без этих двух недель отработки? Ну кому они нужны…

Потом посмотрел на неё пронзительно.

– И… ещё раз прости, что так тебя обидел.

Отвёл глаза. Взялся за спинку стула, на котором сидел, и медленно придвинул к столу.

Паника стремительно набирала обороты. Кровь уже не просто колотилась, она, казалось, вот-вот разорвёт вены, артерии, виски. И в унисон этой неистовой дроби стучала мысль: сейчас он уйдёт. Он сейчас уйдёт! Уйдёт!

– Но я… – вырвался у неё какой-то жалкий хрип. Спазм никак не отпускал горло.

Он приостановился, обернулся на неё.

– Я не хочу, – выдавила она с трудом, пытаясь сглотнуть подступивший ком.

Несколько бесконечно долгих секунд он не двигался, просто смотрел на неё в упор, сверху вниз, прожигая взглядом насквозь. И в тёмных глазах его столько всего бурлило и боролось! Отчаяние, боль, страх, надежда, острая тоска…

– Я не хочу, – повторила она тихо.

Он вновь отодвинул стул и присел. Не отрывая жгучего взгляда, спросил:

– Чего ты не хочешь, Лена?

– Чтобы ты уходил… Я не хочу, чтобы ты уходил.

 Паника, которая скручивала её внутренности и сжимала горло, не давая толком говорить и даже дышать, тут вдруг прорвалась наружу слезами, крупной дрожью, невысказанными словами. А может, это и не только паника, но ещё и боль, которую приходилось так долго держать в себе, душить, загонять вглубь. А теперь Елена никак не могла остановиться и повторяла, повторяла:

– Я не хочу, чтобы ты уходил… я не хочу, чтобы ты уходил… я не хочу, чтобы ты уходил…

Она сильно зажмурила веки, но горячие крупные слёзы всё равно струились по щекам. Плечи вздрагивали, грудь часто вздымалась. А слова её звучали всё громче и надрывистее и, наверное, скоро бы перешли в крик, но вдруг она почувствовала, как он так легко, так запросто поднял её из кресла, прижал к себе, крепко стиснул в объятьях. Он что-то говорил, целовал лицо, губы, успокаивал. Позже поил водой. И снова обнимал. И опять что-то приговаривал.

Когда сердце перестало сходить с ума и разрывать бешеным стуком перепонки, она различила его шёпот:

– Лена, Лена, знала б ты, как я тебя люблю…

В груди затрепетало.

«Знал бы и ты, как я тебя…», – подумала она, но сама лишь прижалась к нему теснее, уткнулась носом в грудь, вдыхая такой желанный запах. И, казалось, с каждым вздохом тело наполнялось теплом и истомой, близкой к эйфории.

Странное дело, почему-то совсем не было стыдно перед ним за эту стихийную истерику, за свою слабость. В конце концов, это ей и раньше особенно нравилось – быть хрупкой и чувствовать его силу, защиту, опору.

Руки его нежно, но вместе с тем уверенно оглаживали спину, каждый позвонок, спускались ниже талии и вновь поднимались к самой шее. Дыхание его учащалось, становилось порывистым. Потом он чуть отстранился, нежно приподнял её лицо за подбородок, несколько мгновений смотрел так, будто очень давно не видел и страшно соскучился, впитывал в себя каждую чёрточку, изгиб бровей, тонкие веки, зелень глаз, высокие скулы, губы… На губах его взгляд остановился, словно не в силах оторваться. Почти сразу потемнел, затуманился. Этот взгляд обжигал и лишал воли. Андрей сглотнул, привлёк её к себе и впился жарким поцелуем. Как же она этого хотела, как изнывала по этим ощущениям. Как хотела вновь испытать это горячее томление, наливающееся сладкой тяжестью внизу живота.

Стук в дверь донёсся будто издалека. Она и не сразу сообразила, в чём дело. Лишь когда стук повторился, уже громче и настойчивее, оба, отпрянув друг от друга, замерли, тяжело и шумно дыша.

В кабинет заглянула Людмила Михайловна. Конечно, она всё поняла, но стоило отдать ей должное – ни малейшим образом она не выказала ни удивления, ни осуждения, ни любопытства, ни-че-го.

– Елена Эдуардовна, если я вам сегодня больше не нужна, я, с вашего позволения, пойду домой, – невозмутимо сообщила секретарь.

– Да, да, конечно, – облизнув губы, поспешно ответила Елена.

Когда за пожилой женщиной закрылась дверь, оба переглянулись и прыснули.

– А привратница у тебя – кремень, – оценил Андрей. – Ведь наверняка же мы её шокировали, а она и бровью не повела.

Просмеявшись, снова посмотрели друг на друга и одновременно посерьёзнели.

Андрей встал к ней ближе, лицом к лицу, сомкнул руки на тонкой талии, притянул к себе, заглянул в глаза.

– Ты останешься? Не уйдёшь? – почему-то шёпотом спросила Лена.

– Останусь. Ты меня простила? – так же тихо отозвался он.

– Простила... Я всё знаю. Про вчерашнее. Я должна тебя поругать за драку, ну… потому что так нельзя, а мне хочется сказать тебе спасибо… И вообще, какое-то дурацкое у меня состояние. Хочется и плакать, и смеяться. А ты?

– А мне просто хорошо, – улыбнулся Андрей. – Но будет ещё лучше, если мы… – Он снова опустил глаза на её губы. – Если мы с тобой куда-нибудь…

 Глава 42

Елена проснулась первой, по привычке – в шесть утра. Выкарабкалась из тёплой постели, хотя можно было поваляться всласть – первое мая, праздник, на работу не идти. Тем более и уснули они только под утро в полном изнеможении.

Вчера после работы отправились сразу к ней.

Можно было погулять, конечно. Погода стояла – чудо. Но обоим не терпелось остаться наедине. И это нетерпение прорывалось во всём: в интонациях, жадных взглядах, порывистых жестах, в случайно-неслучайных прикосновениях.

Поехать к ней напросился Андрей, догадался, что сама она стеснялась пригласить. А она действительно хотела и действительно стеснялась. И обрадовалась тому, что он всё облегчил.

Впрочем, когда они наконец оказались у неё, то стеснению места уже не осталось.

Это было так странно, так непривычно – видеть его в своей квартире, где они жили с бабушкой последние годы. Никого к себе они ведь не водили.

То есть к бабушке ещё кто-то, бывало, приходил: то участковый врач с визитом, то почтальон пенсию приносила, то соседка забегала что-нибудь одолжить. А вот к самой Лене – никто. А уж тем более мужчина.

Со своим бывшим она встречалась на нейтральной территории – под их свидания тот специально снимал квартиру.

А ещё странно, что мысли о бывшем, да и вообще о многом, что ещё недавно очень портило настроение, теперь не вызывали ровном счётом ничего. Ни единой эмоции, будто это и не с ней было.

А может, ничто плохое просто не могло пробиться сквозь ощущение острого, безмерного счастья, к которому она ещё не привыкла и оттого ходила слегка ошалевшая. И ходила-то по квартире хоть и на цыпочках – чтобы его не разбудить, – но пританцовывая.

Сначала приняла душ. Затем отправилась на кухню, готовить завтрак, памятуя о том, какой у Андрея крепкий аппетит по утрам.

Вообще, она ненавидела стоять у плиты, но почему-то сейчас, готовя для него, испытывала почти удовольствие. Ещё приятнее было наблюдать, как он всё это уплетает, не скупясь на похвалу.

Эти майские праздники они так и провели у неё, почти безвылазно.

А на девятое мая Андрей уже привёл Лену к своим. Познакомил с отцом, с мамой и с сестрой. Родители его расстарались – стол буквально ломился от угощений. А ей, как назло, ничего в рот не лезло. Неудобно.

Пробовала есть через силу, но тут же начинало мутить. Но посидели всё равно душевно. Разговоры вели приятные. Родители его ей очень понравились. Мама Андрея с неё разве что пылинки не сдувала и смотрела с искренним теплом.