Николя Барро - Однажды вечером в Париже
Я решил, что закажу сегодня столик в «Пти Цин» – хороший ресторан наискосок от церкви Сен-Жермен и в двух шагах от моего дома. Да, закажу столик у окна, в нише, там еще такие красивые нежно-зеленые колонны с росписью в стиле модерн, сидишь словно в садовой беседке.
Несколько роз осталось. Я поставил их в стеклянную вазу, а вазу на круглый стол вишневого дерева. Красные, розовые и нежно-кремовые розы, по-летнему пышные, тяжелые, склонили головки, свешиваясь через края вазы. Солнечный луч заиграл в воде, и на полированной столешнице заплясали светлые блики. В эту минуту мне подумалось – все в точности как в моем сердце: свет, тепло и радостное беспокойство.
Немного постояв у стола с розами, я пригладил еще влажные волосы, потом окинул комнату придирчивым взглядом – и остался доволен результатами своих трудов. Совершенство, да и только, ни к чему не придерешься. Я отлично подготовился к необыкновенному вечеру и к встрече с любовью, которая легкими шагами войдет сегодня в мой дом.
Позже, уходя в кинотеатр, я улыбнулся своей физиономии в зеркале. Еще никогда в жизни у меня не было такого явственного ощущения, что я на пороге счастья.
В «Синема парадиз» все билеты в тот вечер были проданы. Все до единого, они разошлись еще за полчаса до начала первого сеанса. Кажется, впервые за все время мне пришлось отказать маленькому толстячку с портфелем, когда тот, как всегда впопыхах, за минуту до начала сеанса вкатился в фойе, где было уже полно зрителей. Я был вынужден отказать и брюнетке, которая сегодня прикрыла свою черную копну волос изумрудно-зеленым шелковым платком; жаль, но ей, пришедшей без маленькой дочки, тоже не досталось билета. Я лишь развел руками, провожая взглядом моих постоянных зрителей, когда эти двое, обескураженные, направились к стеклянной входной двери. Выйдя, они, удивленно пожимая плечами, постояли у входа, обменялись какими-то репликами и вместе перешли улицу.
Они удивились не меньше моего. Или, как выразилась мадам Клеман, «удивились, как все мы тут».
Без сомнения, «Два дня в Нью-Йорке» с Жюли Дельпи – комедия во всех отношениях примечательная. А уж «Мелочи жизни» Клода Соте – картина, стоявшая в программе ночного сеанса, – это фильм, пересматривая который всякий раз заново открываешь для себя, чтó в жизни действительно ценно. Но не этим объяснялся внезапный наплыв публики, вдруг повалившей валом и, хорошо еще, не сокрушившей «Синема парадиз».
Цунами – вот с чем бы я сравнил волну интереса к нашему кинотеатру, мощный вал обрушился и подхватил всё и вся, да и потом еще долго, не один месяц, не остывал интерес публики. Благосклонность капризной прессы, вдруг, разнообразия ради, избравшей своим фаворитом кинотеатр, в котором не продается попкорна, что, очевидно, расценили как оригинальничанье и особо лакомую приманку для высоколобых интеллектуалов, – это раз. Второе – предстоящие съемки картины «Нежные воспоминания о Париже», и, наконец, потрясающее предложение, обсуждавшееся в Академии киноискусства, – отметить «Синема парадиз» и его хозяина за «особые заслуги перед французским кинематографом». Все это привлекло массу зрителей.
От публики не было отбою, а сама публика изменилась: шли в основном люди, которых я никогда еще у нас не видел, и все они открывали в себе любовь к Cinema d’Art, покорялись волшебству старого, чуть нафталинного, почти забытого парижанами кинотеатра, места, где словно остановилось течение времени и на несколько часов можно выбросить из головы заботы монотонных будней.
Может быть, большинство зрителей приходили только из любопытства, может быть, к нам нахлынули любители сенсаций, в страхе как бы, не дай бог, не упустить что-то новенькое, а все-таки многие покидали «Парадиз» в совсем другом настроении, я видел это по лицам людей.
Магическое мгновение, которое есть в каждом хорошем фильме, оставляло свой след, изменив их глаза. Полные впечатлений от образов более значительных, чем сами зрители; от жестов, которые нежным и мягким прикосновением преображали сердца; обогатившие свою память фразами, которые уносишь домой, словно пригоршню сверкающих изумрудов, – вот какими уходили зрители из моего кинозала. И это было по меньшей мере так же прекрасно, как тот весьма приятный факт, что я вдруг сделался хозяином кинотеатра, имеющего успех, – меня подхватила и уносила все выше волна всеобщей симпатии и восхищения, за мной по пятам ходили журналисты, а под конец даже бизнесмены; владельцы крупной сети киноцентров заметили меня и предложили включиться в систему, посулив замечательные условия и заверяя, что под их протекторатом у меня «все останется по-прежнему».
Мало того, владелец элитарной парижской дискотеки высказал грандиозную идею: хорошо бы сделать из «Синема парадиз» кинотеатр премиум-класса и устраивать закрытые сеансы для привычной к роскошествам публики, во время которых избранное общество могло бы потягивать коктейли, отдавать дань кулинарным изыскам или покуривать…
Я всех поблагодарил и всем отказал, отлично понимая, что цена обещанного материального благополучия – свобода. В те суматошные недели «Синема парадиз», пожалуй, надолго обеспечил мне как финансовый успех, так и предпринимательскую независимость. А что может быть лучше для человека, который спокойно и последовательно воплощал свою идею, наконец начавшую приносить сладкие плоды.
«Алену Боннару удалось сотворить некое волшебство, редкое в наши дни чудо, владельцу такого кинотеатра остается только позавидовать», – написал в своей публикации мсье Анри Патисс.
Я давно сообразил, что вниманием, которого меня неожиданно удостоили, в первую очередь обязан Солен Авриль, ее прекрасному отзыву, ставшему пусковым механизмом успеха. Я вовсе не был в плену иллюзий, будто в Париже ни с того ни с сего грянула ностальгическая революция и мне выпало ее возглавить. Однако для любого успеха необходима капелька удачи. И удача выпала именно мне.
Вне всякого сомнения, это и была вершина моей профессиональной карьеры в кинобизнесе, как сказал бы мой отец.
Поэтому вторая среда апреля могла бы стать полнозвучным аккордом, открывающим прекрасную музыкальную пьесу – лучшие недели моей жизни… но тут кое-что случилось. Вернее, как раз не случилось.
В общем, стряслось. Стряслось то, о чем я не помышлял даже как о потенциальной возможности, когда утром в радостном легком настроении украшал свою квартиру цветами.
Девушка в красном плаще не пришла.
В вышине над старыми домами города висела луна. Ее круглый диск доверчиво прижался к облаку, одиноко парившему в темно-синем небе. И когда я наконец нерешительно направился в сторону улицы Бургонь, мне подумалось, что эта ночь словно создана для двух влюбленных. Но я-то брел по узким улочкам один, и каменные стены тяжело отзывались эхом на мои шаги, и на сердце у меня было тяжело.
