Галина Шергова - Светка – астральное тело
– Верно. Ты всегда цитируешь точно, потому что знаешь только цитаты. Без сочинений и без контекстов.
– Так почему? Ты же лжешь каждый день.
– Я не лгу. Он знает, что я не люблю его и никогда не любила. А почему живу? – она пожала плечами: – Наверное, слабая, инертная. Я же тоже несовершенная…
– Пиши письмо Кате, – сказал я. – Прямо сейчас. А то еще передумаешь.
(Рыба-конферансье снова уткнула нос в стекло и уставилась на меня, видимо, собираясь объявить следующий номер программы.)
По серой траве небытия я шел от шоссе к пещере Костаса и Урании. Орфей XX столетия, Мифотворец – двадцать четыре кадра в секунду, я шел по траве преисподней в загробные владения бога Аида в тщетной надежде обнаружить свою Эвридику, о которой там, разумеется, и помину не было. Эвридика играла в теннис на афинском корте, жарила аристофановские голубцы, писала работу «Антимиф» или строчила письмо в Швецию своей легкомысленной маме.
Я вернулся в пелопоннесскую деревню на съемки синхронов без нее. Со мной были только переводчик и зафрахтованный на афинской киностудии звукооператор (он же осветитель и ассистент в одном лице). Оба были оставлены мной у дяди Вангелиса готовить интервью со старым учителем. А я пошел поизучать натуру возле пещеры, так как во время первого посещения мне было не до ракурсов и точек съемки.
У входа в пещеру сидел старик-амазонка в шерстяных носках. В той же позе, точно мы не разлучались. Сентиментальный осел, стоя за спиной старика, склонял голову на шею хозяина.
– Яссу! – приветствовал я старика, исчерпав с ходу свои знания греческого.
– Яссу! – он посмотрел на меня снизу вверх: – Вы же не знаете греческого, – лукаво добавил старик на приличном английском.
Откуда этот темный греческий крестьянин мог знать английский?
– Я тридцать лет прожил на Кипре возле английской военной базы Епископиа. Слыхали про такую базу? – без моего вопроса объяснил старик.
Я слыхал, я видал. «Зеленый лист, брошенный в море» – так песня назвала Кипр. Остров плывет в море, похожий очертанием на лист. Однако это не весенний сочный лист, не лист разгара лета, насытившего вязкой зеленью его многопалую ладонь. Кипр – как бы лист осенний, точно осень уже высушила его, сделала желто-серым, оставив зелень лишь на прожилках гор и у морской кромки.
Серо-желтый цвет – масть острова, масть сухой земли, овечьих отар, холмов. Оттого база Епископиа видна во всех английских подробностях: белые шеренги одинаковых домиков, ипподром, стадион. На стадионе зелень не кипрская, это химически-свежая зелень английских газонов. На ее фоне радарные и ракетные установки особенно отчетливы. Среди состава английского гарнизона можно заметить униформы американских военнослужащих. А вот греков-киприотов я что-то там не наблюдал…
– Слыхал про Епископиа. Что это вас понесло на Кипр? Греки с Кипра в Грецию-мать стремятся, а вы отсюда.
– После смерти Костаса. Он был моим лучшим другом. Да и почти все мои друзья погибли в ЭЛАС. Мне тяжело было здесь.
В отличие от первой нашей встречи старик не мельтешил: он не сыпал возбужденной скороговоркой, он размеренно и обдуманно выдавал фразу за фразой. Может, оттого, что говорил на чужом языке.
– А что вы-то сюда, к пещере, все ходите? Прошлый раз с дамой. Ваша жена? Красивая, пожалуй, слишком красивая для жены. Любовница? – Ну и наглый старик! – Хотя вы тоже красавец. Может быть, жена. А сейчас зачем? Кто вы?
– Я – кинооператор, буду снимать документальный фильм об этой пещере. – Не стоило ссориться со стариком, вдруг он пригодится.
– Кино? – Старик пружинисто поднялся на своих кривых ногах. – Так вам нужен я, никто другой. Я! Я был лучшим другом Костаса. Тащите сюда ваш аппарат. Я расскажу вам все, как никто.
Будто уже подготовляясь к съемке, старик заковылял к каменному горловищу. Он встал, картинно поместился у входного обрубка скалы, упер руки в бока:
– Слушайте. Когда пришла Урания, Костас был уже в пещере. Он сказал: «Зачем ты пришла?..»
– Бросьте валять дурака, вы не на наивного напали, – сказал я, – откуда вы можете знать, что сказал Костас, когда они оба погибли.
– Я знаю, – упрямо и уверенно возразил он. – Снимайте все, что я расскажу. Это будет сенсация.
– Врете вы все.
– Я? Зачем мне врать? Теперь, когда прошло тридцать лет?
– Ясно зачем: хотите прославиться, примазаться к чужой славе, – он уже начинал раздражать меня.
– Чужой? – завопил вдруг старик.
– Конечно, чужой. Ведь если даже правда, что вы были другом Костаса, вы-то сами сидели тихонечко где-то далеко, когда он погиб. А теперь захотелось, чтобы Греция узнала новоявленного античного героя.
Тут со стариком произошло что-то неладное. Он заголосил, задергался, он подскочил ко мне – откуда только прыть взялась! – впился подагрическими пальцами в мою рубашку:
– Я – Костас! Я сам и есть Костас! Я живой Костас, Костас Кафениотис. Вы знаете фамилию Костаса? Нет? Кто-нибудь знает? Ка-фе-ни-отис. Фамилия Костаса – Кафениотис. Безымянный герой пещеры, Ромео XX века Костас Кафениотис!
Нет, он не врал, старик был просто сумасшедшим. Это надо было понять с самого начала. Я оторвал от рубашки его конвульсивную горсть:
– Ладно, вы Костас Кафениотис, живая плоть мертвого героя. Согласен. – Я сделал попытку уйти. («Как во всяком мифе, человек, действующий по его законам, не просто стремится к подражанию герою, он пытается отождествить себя с ним. Пока миф владеет народным сознанием, жизнь в нем способна к многократному повторению», – сказал учитель Евангелос Едипидас. Видимо, жажда отождествления владеет и героическим порывом, и манией безумия.)
Мгновенно унявшись, старик прямо посмотрел мне в глаза. В его взгляде не было безумия:
– Я действительно Костас. Но я никогда не был в ЭЛАС. Я, Костас Кафениотис, командир «охранного батальона». Вы знаете, что такое «охранный батальон»?
Конечно, я знал. «Охранные батальоны» были сформированы гитлеровцами для борьбы с ЭЛАС и ЭАМ (Национально-освободительный фронт) из самых реакционно настроенных греков и греческих квислинговцев. На протяжении всей оккупации «охранники» были карателями и верными подручными немцев.
– Врете! – повторил я, но уже не столь уверенно.
– Зачем? – усмехнулся старик, – теперь мне уже нечего бояться. Тридцать с лишним лет. Вам нужно сенсационное интервью для фильма? Я вам дам его. Меня заслали в пещеру, чтобы взорвать склад и иметь возможность перебить безоружных эласовцев. Я выполнил свой долг, я героически выполнил свой долг, я не примазываюсь к чужой славе.
Я мгновенно вспомнил рассказ Вангелиса о его раненом бойце, который якобы сообщил немцам, что система минирования отключена.
