Аликс де л'Эн - Бестолковая святая
Приобщая Мари-Анник к сети, Поль не представлял, какие немыслимые горизонты открывает своей бабушке. Она стала фанаткой популярной игры, которую в Штатах называют «той-бой-мания», и на смену Мишелю, Роберу и Жан-Клоду, с которыми она имела дело на танцульках, пришли Филиппы, стефаны, жеромы, а вслед за ними грэги и бены. Мама ни с кем нас не знакомила, но всякий раз, пускаясь в новую авантюру, громогласно заявляла: «Понимаешь, мне не нужны ни муж, ни дети, ни драгоценности. Я просто хочу проделать с ними то, чего они в жизни не видывали, а потом — чао: я идеальная женщина».
Мамины дружки молодели, а она эмансипировалась. Благословенные времена, когда она приходила к внукам помогать им делать уроки или куда-нибудь выводила во время школьных каникул, канули в Лету. Теперь она могла пропасть на несколько недель, не сообщая, куда отправляется, «чтобы не висеть на вас веригами, дети». Та еще постановка вопроса. Пьер, которого теща всегда раздражала, называл ее «куколкой». Она в ответ с ангельской улыбкой советовала ему «подкачаться — лучшее средство от полноты, милый мой».
Думаю, мой муж, человек левых убеждений, открытый и терпимый либерал, не мог смириться с подобным преображением благородной вдовы. Сравнивая Мари-Анник со своей матерью (та в шестьдесят восемь выглядела на все восемьдесят шесть и была чинно-бесцветной, хотя все в Лиможе знали, что муж-военный изменял ей последние сорок лет с парикмахершей), Пьер ощущал неосознанное возмущение и неловкость.
Кроме того, мой муж не мог не проводить аналогий — гены-то у нас с мамочкой одни!
А я восхищалась мамой. Мари-Анник была непредсказуемой, взбалмошной, вела себя далеко не безупречно, но оставалась веселой, легкой, неунывающей, а главное — счастливой.
Вчера вечером, войдя в квартиру, она на несколько секунд застыла от изумления. Что же ее так удивило? Колумбийские беженцы в гостиной? Жермена, поедающая конфеты ее внучки перед телевизором? Пес Прут, которому скотчем сделали эпиляцию половины туловища? Вовсе нет.
— Дорогая, почему ты в спортивном костюме? И что у тебя за прическа? Не успела сходить в парикмахерскую? Ты не заболела?
— Нет, мама. Откуда такой калифорнийский загар?
— С Гренадинских островов. Я собиралась недельку поплавать с Максом на яхте — это мой приятель, помнишь?
— Нет. Криса и Боба ты упоминала, а о Максе слышу впервые.
— Да ну? Как странно… Впрочем, неважно, мы разбежались. Боже, до чего сентиментальны тридцатилетние мужики! Настоящие прилипалы. Ну ладно, погода была изумительная, мы сошлись с арматором — красивое слово, правда? — он предложил заменить сбежавший экипаж зафрахтованной в рейс шхуны, и мы согласились. Твоя мама три месяца плавала в тропических широтах, а теперь свободна как ветер и стала богаче на несколько сотен долларов! Ну разве жизнь не прекрасна?!
— Мамусик, как же я рада тебя видеть! Мы уже беспокоились.
— С чего это? Не изображай дочку-наседку, Полин! Позвонить я не могла, оттуда ни один звонок не проходит. А у вас что нового?
— Да так, по мелочи… Ты не торопишься?
В разговоре с мамой я была более чем дипломатична: преуменьшила серьезность несчастного случая и ни словом не обмолвилась о встрече с Карлом. Мари-Анник — убежденный агностик, известие о том, что жизнь после смерти все-таки есть, стало бы для нее слишком сильным потрясением. Интересно, что скажет ей при встрече папа, учитывая, сколько лет она забрасывала вдовьи покрывала на мельничные крылья вебсайтов? Маму нужно было уберечь от шока, и я сказала, что встреча с Жерменой Крике открыла мне глаза на суетность моей жизни. Я решила придать смысл своему существованию, для чего и поселила у себя этих достойных во всех отношениях колумбийцев. Похоже, информации оказалось многовато. Сначала Мари-Анник могла говорить только о происшествии в «Колетт».
— Боже мой, а ты даже позвонить мне не могла! Дорогая, твоя мать просто сумасшедшая! Я бы не пережила, случись с тобой что-нибудь фатальное…
— Не проклинайте себя, дорогая, я позаботилась о вашей дочери, — хищно улыбнулась Жермена.
Как это ни странно, моя мать и помощница умирающих сразу поладили. Прежняя ПОП, этакая хитрая гадючка, наверняка объяснила бы сие чудо очень просто: Жермена сама не жаловала Пьера, поэтому ей пришлись по вкусу шпильки Мари-Анник в адрес зятя. Новая же Полин отнесла неожиданную симпатию на счет естественного сродства душ двух разных, но замечательных женщин, хотя Жермена выглядела как мать Мари-Анник (а ведь была моложе!).
Голос Пьера вывел меня из задумчивости:
— Это история о хорошем парне, он возвращается домой с работы, он устал, но не ждет ничего плохого. И вот, переступив порог своей квартиры, он обнаруживает в гостиной Медельинский картель[34] — семейство колумбийских беженцев, которых не знает и знать не желает. На кухне его вечно недоступная по телефону — особенно когда в ней есть срочная нужда — теща сидит в обнимку с сумасшедшей старухой, которая вполне преуспела в превращении его молодой сексапильной жены в ходячий транспарант для припадочных религиозных активистов. Сюжет для классного водевиля. Но мне не до смеха, Полин! Я в бешенстве, понимаешь? Черт побери, да поставь же ты себя на мое место!
Я понимала. Конечно, я понимала. Но вина была не только на мне. Мамино возвращение в программу не входило. И насчет колумбийцев я все могла объяснить… Я рассказала Пьеру, как облажалась с эсэмэской, как решила отомстить ему за измену.
Сюрприз. Рот Пьера растянулся в улыбке до ушей:
— Дорогая, значит, ты решила мне подгадить из чувства мести? И использовала колумбийцев, потому что приревновала? Замечательно, будем надеяться, что прежняя ПОП возвращается.
Я была готова на все, лишь бы эта улыбка — первая за последние несколько недель — подольше не сходила с его лица, вот и не стала разубеждать, поддержав идею о «краткосрочном помрачении». Думаю, случившееся сильно меня потрясло, но постепенно все приходит в норму. Знаю, знаю — нехорошо так нагло врать, но я уверена, что на небесах сумеют понять и простить отчаянную попытку женщины сохранить семью.
Пьер решил отпраздновать хорошую новость еще одним круассаном. Я тут же вставила шпильку, напомнив, как это вредно, чем окончательно убедила его, что не все потеряно. Стремясь закрепить успех, я хриплым голосом сообщила Пьеру, что хочу его — прямо здесь и прямо сейчас.
Поставив ногу на унитаз и упираясь головой в сушку для рук, я наслаждалась вновь обретенными плотскими радостями, с восхищением думая о том, что клитор есть лучшее подтверждение существования Бога.
