Елена Белкина - Странные женщины
За музыку местного разлива еще и деньги платить?
Пришлось лезть через сортир. Сортир там в полуподвале, окошко у самой земли, зарешеченное. Только мало кто знает, что эта решетка запросто вынимается, а потом вставляется, как будто так и было. Мы вынули и влезли. Крыся при этом в унитаз упала. Ну, то есть села прямо в воду, потому что у нее задок — как у воробья колено. Села, сидит и плачет. Вынули ее, успокоили.
Пошли в зал, там уже музыка вовсю. Кресла убрали, чтобы танцевать и вообще двигаться.
Мне сначала все нравилось: и музыка, и народ вокруг.
И тут меня толкает какой-то лох. Может, случайно. Но я ему все равно сказал: извиняться надо!
А он опять меня толкает. Уже не случайно.
Тогда я его так толкнул, что он с копыт слетел. А сбоку вдруг его дружок или кто там, не знаю, налетает и тычет мне кулаком чуть ли не в морду. Ну, я ему и тыкнул.
Такая меня ярость взяла. И смешно: какие-то пацаны, сопляки, на меня, взрослого человека, с кулачонками нападают! Да вы знаете, кто я такой? Я, во-первых, будущий президент всей страны и вас, говноедов, тоже. А во-вторых, со мной взрослая женщина спит, и сам я взрослый человек, и мне с вами смешно!
То есть это я сейчас перевожу свои мысли на нормальный язык. А тогда какая-то каша была. Но примерно в таком духе. И я с этой кашей в голове ничего не боюсь, хоть десять человек на меня нападай. Причем и Питер, и Шишел, и Ригли, все, сволочи, куда-то смылись. А мне плевать, я махаю кулаками направо и налево, мне тоже попадает, кто-то орет: псих, псих! Обколотый!
Смотрю, передо мной мент. Я ноги в руки и в сортир. Закрылся на задвижку, только какая там задвижка! Мент дверь вышиб одним ударом, а я уже в окно лезу. Он меня за ногу хватает, и тут я обернулся, примерился и каблуком ему по зубам. Придется ему вставную челюсть вставлять теперь. Вылез, а там щебенка. Крупная такая. Я схватил несколько камней — и по окнам. Штуки четыре разбил. И опять ноги в руки.
Ай да Мистер Саша.
Сейчас я, господа, признание сделаю.
Мне стыдно.
Нет, честное слово.
Во-первых, я слова не сдержал. Я же не хотел больше ни курить, ни колоться. Значит, у меня силы воли нет? Какой я после этого политик?
И еще я понял вдруг, что я положительный человек. То есть такое же дерьмо, как и все, но все-таки с совестью. Мне почему-то и этих дураков жалко, кому я в клубе кулаками попал. И мента этого поганого жалко. Он и так людей ненавидит из-за своей профессии, а теперь еще больше ненавидеть будет. Меня-то он не поймает, я больше в этот клуб не пойду. Но поймает другого и на нем всю злость выместит.
И даже окон мне жалко. На деньги трудового народа их покупали и вставляли. А я, разбойник, взял и разбил.
Разбойник — от слова «разбить».
Тогда иди, Мистер Саша, и признайся.
Нет. Не смогу. Отговорка такая: не хочу маму огорчать.
На самом деле — боюсь.
Ладно. Закрыли тему.
Другая тема все та же: Лера.
И все та же история: она мне позвонила, и я тут же к ней захотел.
Но она другое предложила: встретиться на трамвайной остановке с лыжами. Она, видите ли, сто лет на лыжах не каталась. Доедем на трамвае до турбазы «Авангард», там рядом лесок, хорошие лыжные места.
Ладно, поехали.
Странно, по идее, она должна озираться и бояться, чтобы ее никто не узнал. А она совершенно свободно в трамвае стоит и даже ко мне прижимается. Наоборот, я озираюсь. Я тоже никого не боюсь, кроме двух людей: Вики и Маши.
Маша — понятно, но Вика-то почему? У нас ведь с ней договор, что я с ней без всякой любви, а только из-за ее шантажа.
Короче, приехали, стали кататься на лыжах.
Лера охает и ахает: какой снег, какие деревья, какой воздух! Ты знаешь стихи про зиму?
Я говорю: знаю, но забыл. А самому почему-то в голову лезет детская хохма-переделка:
Зима поет, аукает.Медведь в берлоге пукает.
В общем, господа, скучно мне было.
Но я взял себя в руки и подумал, что обязан уметь в любой ситуации быть на высоте. Поэтому чего-то такое пофилософствовал на темы природы и погоды. Лера слушает внимательно, а мне смешно.
Накатались, вернулись в город.
Она говорит: давай оставим этот день таким, какой он есть.
Я намек понял. Но оставить никак не мог. И сделал трагическое лицо. Она говорит: какой ты неуемный.
Ха! Это вопрос, кто неуемный.
Но, между прочим, неуемность свою доказывал до позднего вечера.
А домой когда шел, думал: пора мне эту историю завязывать. Я с этой историей совсем забыл о главной цели своей жизни: о Маше.
И я придумал кое-что. И завтра исполню.
ОНА
Это был один из лучших дней в моей жизни. Мы катались с ним на лыжах в пригородном лесу. Я не хотела, чтобы нас связывало только… Ну, понимаешь. Мы катались, мороз и солнце, день чудесный. Он разговорился, много говорил. И, надо заметить, довольно оригинальные вещи. Для своего возраста, по крайней мере.
Я была так счастлива, что мне ничего другого не хотелось. Но он напросился. И я не смогла устоять.
Кажется, он влюблен весь, всем собой. Глаз с меня не сводит. Обнимает так, будто каждый раз — первый.
Я уже начинаю с беспокойством думать о том времени, когда кончатся каникулы. Ведь придется входить к ним в класс с таким видом, будто ничего не было. Ужас, ужас. Мне кажется, все посмотрят на него, на меня, и все поймут. И что тогда?
Но я совсем голову потеряла, потому что ничего не боюсь. Ну и пусть узнают. Мы уедем с ним, убежим. Или поженимся. Почему бы и нет? Почему бы и нет, я спрашиваю? Что это за выдумки и условности? Почему нельзя? Если любовь, все можно!
ОН
Тридцать два, пятнадцать, сорок. Это телефон Маши.
Я позвонил ей и сказал, что попал в трудное положение. Не знаю, как выпутаться. Мне нужен совет.
У тебя умная мама, сказала она, посоветуйся с ней.
Я сказал, что мне нужен посторонний совет. Но женский. Именно женский совет.
Как я и рассчитывал, она заинтриговалась. Что ж, говорит, заходи.
Это был рабочий день для всего трудового населения, и ее родителей не было дома.
Я без всяких предисловий говорю ей, что сейчас скажу одну очень секретную вещь. Надеюсь на ее молчание.
Она даже обиделась. Но молчит.
Я гоню дальше.
Говорю: что делать, если тебя любят, а ты нет?
Она говорит: это ты про Вику?
Я говорю: какая Вика, при чем тут Вика?
Она удивилась: а кто тогда?
Я говорю: сиди крепко, а то упадешь. Это Лера.
Какая Лера?
Валерия Петровна!
Она на меня смотрит и не знает, верить или нет.
Тогда я начинаю во всех подробностях. Ну, не во всех. Но почти. Что Лера зазвала меня в гости (что на Новый год, не сказал, само собой) для того, чтобы книгу мне дать. И вместо книги вдруг признается мне в любви и говорит, что если я ей тем же самым не отвечу, то она сейчас же с балкона выбросится. Что мне было делать?
