Кристин Ханна - Надеюсь и люблю
– Что вам угодно?
– Ну, дорогуша… – с усталой улыбкой начал он, растягивая слова в той всемирно известной техасской манере, которая делает речь похожей на сладкую патоку, растекающуюся по раскаленному противню. – Мы много часов провели в дороге. Нас трясло на ухабах, и каждую минуту в Дверь машины норовили просочиться тринадцатилетние девочки. И все это время я надеялся встретить красотку, которая даст мне глоток пива и сандвич, а также укажет место, где я спокойно смогу съесть его.
Так все началось.
Роза открыла глаза. Она чувствовала присутствие Лайема у себя за спиной и понимала, что молчит слишком долго.
– Здравствуй, Микаэла. Это я, твоя мама, – начала она и, переведя дух, продолжила: – Помнишь тот день, когда ты встретилась с Джулианом Троу, дорогая?
Микаэла прерывисто задышала, ее веки дрогнули. Роза ощутила прилив надежды, словно вдруг подуло свежим весенним ветром.
– Мы были в кафе, готовили столы к вечернему наплыву посетителей. И вдруг раздался звук, которого я никогда прежде не слышала. Вертолеты – в нашем маленьком городке! И тогда появился он. Помнишь, он смотрел на тебя так, будто ты была единственной женщиной на свете? Даже я почувствовала вожделение, исходящее от него. Он был необычайно любезен. Ты считала тогда, что я слишком стара, чтобы понимать такие вещи. Но я – твоя мать, и я видела, что отражается в твоих глазах. Ты считала себя грязной Золушкой, перед которой стоял сказочный принц. Помнишь, он назвал тебя маленькой прекрасной девочкой? Господи, ты улыбалась так радостно! Он с самого начала стал называть тебя Кайла. Помнишь? Я ненавидела его за то, что он придумал для тебя имя, как у гринго. Но с того момента, когда ты увидела его, тебе стало все равно, что я думаю. Когда он впервые поцеловал тебя, это было – ты сама говорила, – как будто ты спрыгнула с небоскреба. Я сказала тогда, что такое падение может уничтожить девушку. Помнишь, что ты ответила? «Это тот случай, когда стоит научиться летать».
Роза склонилась и прикоснулась к бледному лицу дочери.
– Я помню, как ты влюбилась в этого человека, похожего на ангела. Я знала, что это событие будет отмечено фейерверком. А как же иначе? Впрочем, я догадывалась, что его последствия будут преследовать тебя всю жизнь. Я сказала тогда, что он не слишком хорош для тебя, но ты только рассмеялась и попросила меня не беспокоиться. Как будто мать в состоянии не беспокоиться по такому поводу!
Ее пальцы задержались на бледной, прохладной щеке дочери.
– Ты думала, что я не могу этого понять. Но на самом деле я единственная тебя понимала. – Роза печально улыбнулась. – Ты обещала, что не сделаешь ошибки, помнишь? Но я по твоим глазам видела, дорогая, что ты уже ее сделала.
Глава 10
Неожиданно резкая боль пронзала его при каждой фразе Розы. Лайем замер в кресле, вслушиваясь в слова, старясь вникнуть в смысл пауз и недоговоренностей.
Судя по всему, любовь Микаэлы к Джулиану была какой-то особенной. Впрочем, для Лайема это не явилось сюрпризом. Разве что-нибудь в судьбе этого человека могло вписываться в рамки обычного?
И снова бриллианты и агаты.
Лайем задавал себе вопрос: почему он позволял жене скрывать от него такие серьезные вещи? И дело не только в личности Джулиана – она втайне хранила свидетельства своей прошлой любви. У нее были воспоминания, которыми она не захотела с ним поделиться. А он довольствовался лишь малостью. Разве имело значение то, что он любил ее, вернул способность радоваться жизни? Почему он никогда не задумывался о том, что в сердце Микаэлы был собственный тайный источник радости?
Возможно, в глубине души он боялся разговора на эту тему, страшился ее искреннего ответа. Поэтому предпочитал существовать в спасительной пустоте вакуума, мириться с тяжелым грузом незаданных вопросов и невыслушанных ответов.
Но что делать теперь, когда ему все стало известно? Разве может он по-прежнему верить в ее любовь – после того как увидел, что она все эти годы прятала от него? Теперь он стал сомневаться в том, что ощущение близости ее тела вызовет в нем ответный жар.
Вдруг Роза обернулась, и Лайем, вздрогнув, понял, что она давно перестала говорить с дочерью. В палате повисла мертвая тишина, если не считать монотонного жужжания медицинской аппаратуры.
– Она больше не моргала, доктор Лайем.
Он поднялся и быстро преодолел несколько метров, отделяющие его от кровати. На этот раз, взглянув на жену, он увидел перед собой чужую, незнакомую женщину. Он взял ее за руку и медленно прижал к своей груди.
– Она никогда не рассказывала мне об этом, Роза. Почему я позволял ей держать в тайне от меня такую важную вещь?
Роза стояла совсем близко, ее седовласая голова почти касалась его плеча.
– Ты никогда не знал нужды, – ответила она просто. – Ты закончил Гарвард, стал доктором. Тебе непонятна жизнь, которую ведут люди нашего круга. У Микаэлы были грандиозные мечты и никаких шансов осуществить их. Даже ее родной отец не хотел помочь ей. Много лет назад я пришла в Санвиль на сбор яблок. Мой отец умер от лихорадки, когда мне едва исполнилось одиннадцать. У нас не было денег на лекарства и на то, чтобы оплатить визит доктора. Мне до сих пор мерещится по ночам убогий палаточный лагерь сезонных рабочих, насквозь пропитанный запахом гниющих фруктов. Мы жили в бараке без водопровода, вдесятером в комнате не больше этой палаты. Помню старый продавленный матрас и нестерпимую духоту. Эту духоту невозможно забыть.
Я встретила мужчину, который помог мне вырваться из барака. Это был чужой мужчина – готова покаяться в своем грехе, – но тогда мне было все равно. Я любила его. Матерь Божья, я доходила в своей любви до самозабвения, как бывает довольно часто, если женщина любит чужого мужа! – Роза склонилась над кроватью Микаэлы. – Боюсь, я сама внушила дочери мысль, что женщина всю жизнь готова ждать любимого мужчину… Мне очень жаль, – помолчав, добавила она смущенно, убирая со лба прядь волос. – Не думаю, что тебе хотелось узнать так много. Боюсь, теперь ты будешь дурно думать обо мне…
– Ах, Роза, думаешь, я не понимаю, как тяжело любить того, кто принадлежит другому?
– Она вышла за тебя замуж.
– Да, мы прожили вместе много лет, и нам удалось создать семью. Со временем я забыл о том… о чем мне надлежало помнить. Но в глубине души я всегда знал, что в сердце Микаэлы есть уголок, куда мне ход заказан. А ведь я так сильно любил ее, и Джейси, и Брета. Она казалась вполне счастливой. Может быть, отчасти так и было. Нечто вроде – «я потеряла все, а это то, что у меня осталось».
