Любовь через запятую - Настасья Карпинская
Он оборачивается, и мне впервые хочется отшатнуться, в глазах тьма и подавленная агрессия, и я не до конца уверена, что это из-за перепалки с Жекой. Хочется сжаться в маленький комок, но я принимаю его злость, ему снова приходится меня вытаскивать из дерьма и прикрывать мой зад. Я заслужила его раздачу. Я принимаю.
– Ты сейчас садишься в машину брата и едешь домой. Мотоцикл твой Шатохин увезет на диагностику, не смей вообще к нему приближаться. Приеду позже, поговорим, и на этот раз мы обсудим все, – слова словно гвозди, бьют точно без промаха, твердо, уверено и болезненно. Он разжимает мои пальцы, убирая мою руку, и отходит к мотоциклу, надевая шлем. Рев двигателя, толпа расступается, и он ровняется на старте с остальными участниками. Сердце сжимается, срываясь вскачь, обрывая дыхание уже на вдохе.
– Пошли, – Егор тянет меня в сторону к машине, но я вырываю руку из его хвата.
– Я остаюсь.
– Соня.
– Я остаюсь, – в моем голосе железная уверенность вперемежку с подступающей истерикой. Егор поджимает недовольно губы, качает головой, понимая мой выбор, принимая его, хотя он ему совершенно не нравится.
Глава 24
Когда мотоциклы сорвались с места, мне казалось, что я перестала дышать, от нервного напряжения тряслись руки, только с третьей попытки выудила сигарету из пачки, Егор видя, что я не справляюсь с зажигалкой, подкурил, и я затянулась, надеясь хоть немного взять себя в руки, но сердце снова сорвалось, когда Франца начали теснить, бешеная скорость, а его толпой жмут к обочине, если сможет бросить мотоцикл резко вперед, то не скинут, но тогда он не успеет до отметки сбросить скорость для разворота, а значит, не сможет нагнать к старту, дистанция короткая. Мгновение и я вижу, как Ромка дерзко и нагло оттесняет одного из участников и резко бросает мотоцикл вперед, разворот на сто восемьдесят, на грани, почти уложив байк на асфальт и снова рев движка выжимая чуть ли не максимум. Моя вторая затяжка, не чувствуя пальцев, я не отвожу взгляда, даже когда его нагоняют двое и зажимают с двух сторон, не давая вырваться, пару раз толкают довольно ощутимо, но Франц удерживается на мотоцикле и отстав на корпус резко выжимает на максимум, обходит их сбоку, едва не задевая обочину и я понимаю, что там были миллиметры и что он сейчас мог просто слететь с трассы. Сжимаю пальцами сигарету, в кулак, обжигая ладонь и почти этого не чувствуя. Он проносится мимо нас, сбавляя скорость после финишной отметки, разворот и с мощным ревом двигателя тормозит возле Шведова, выжимает газ оглушая, явно провоцируя снова, снимает шлем, расстегивает экипировку, доставая пачку сигарет, закуривает и бросает взгляд на наручные часы. Медленно выпускает дым, смотря в помутненные от злости глаза Жеки.
– У тебя пять минут, чтобы бабки упали мне на карту, время пошло.
– Ты слишком борзый стал Франц.
– Четыре. Через пять тут будут менты. Поспеши. А то я сделаю подарок нашим правоохранителям. Шибари любишь? – и снова медленная затяжка сигаретой, не сводя глаз со Шведова.
Тот сжимает кулаки, готовый кинутся, но его удерживают, что-то шепча на ухо, и он нервно хватает свой телефон.
– Да, у меня, сука, даже номера твоего нет.
– Найди, – в голосе полное равнодушие и насмешка.
Возле Шведова начинают суетиться его друзья, и наконец, почти в полнейшей тишине раздается сигнал о входящем сообщении на телефоне Франца. Он делает последнюю короткую затяжку и отшвыривает в сторону окурок.
– Сразу бы так, – злая усмешка по губам Ромки и он, надев шлем, выжимает газ, подъезжая ко мне. Ведет головой, показывая, чтобы села к нему. Егор подает мне мой шлем, который Шатохин оставил на капоте его машины и мы срываемся с места уже под звуки полицейских сирен.
Скорость, остатки волнения и адреналина в крови от пережитого и тепло его тела под моими руками. Последнее успокаивает, стирая все остальное.
Подземная парковка моего дома, подъем на лифте в полном молчании, он проходит в квартиру вслед за мной, снимая куртку.
– Кофе, чай, что покрепче? – спрашивая, совершенно не в силах предугадать, куда нас выведет разговор.
– Кофе, – отвечает коротко, в его глазах все еще клубится тьма, но уже не иссушающая, как было на гонках.
Мои руки дрожат, когда я ставлю турку на огонь, и я сама себе не могу объяснить отчего.
– Почему ты не пришла за помощью к брату или к родителям, когда узнала о кредите?
– Глупый вопрос. Я всю жизнь приношу своим родным лишь проблемы, волнения и разочарование. Тебе ли это не знать. Для чего мне было к ним идти, чтобы снова ощутить себя беспомощным ничтожеством?
– Они твоя семья, они принимают тебя такой, какая ты есть и всегда протянут руку помощи. А твое упорство – позиция ребенка, который стремиться все время, что-то доказать.
– Считай, как хочешь, – поставила перед ним чашку с кофе и отошла к окну, открывая створку и вытащив из пачки сигарету, закурила. – Это вообще была ошибка сюда приезжать. Одни проблемы от меня всем. Не волнуйся. Завтра уеду. Снова заживете спокойно.
– Зачем ты за этот кусок дерьма замуж выходила, любовь настолько слепая была?
– Оправдание мне ищешь? А его нет, – с моих губ слетел горький смешок, смазанный очередной затяжкой. – Лекарство искала от боли и месива, что было внутри, а он был все время рядом. Красиво ухаживал, помогал, отвлекал. Мне тогда вообще все равно было кто, лишь бы рядом был. Положила правую руку на подоконник, ощущая под пальцами старые отметины от сигарет. Я, когда узнала, что Ленка от тебя беременна, вот на этом подоконнике всю ночь просидела с пачкой сигарет и бутылкой коньяка. А Смирнова мне сообщения все строчила, на которые я не отвечала, но перечитывала с одержимостью мазохиста. Там и фотки ваши были. Ты спящий, раздетый в кровати, а она рядом с тобой, обвивая тебя руками и улыбаясь в камеру телефона. Поэтому я тебе не верила и не верю.
Набрав в миску воды, бросила туда окурок, потянувшись к своей чашке, сделала глоток кофе, и снова к пачке сигарет, закуривая вторую подряд.
– А то, что она какой-то херни мне в бокал подсыпала, она тебе не рассказала? – я обернулась, смотря в его глаза, в которых не было заискивания или желания, чтобы я поверила в его слова, лишь злость. – Мы с тобой в тот день разругались в пух и прах, я с Шатохиным в баре сидел, бухал,
