Непреднамеренное отцовство - Маша Малиновская
Я могу лишь тихо постанывать при каждом толчке, прикрыв глаза и откинувшись затылком ему на плечо. До того момента, когда моё тело снова топит волной. Не такой острой, но куда более тяжёлой. Придавливает, заставляя задыхаться.
Ярослав делает ещё несколько резких движений и с низким стоном, почти рыком, останавливается. Дышит тяжело и хрипло. Держит так же крепко. А когда отпускает, я едва не валюсь на пол. В горле образуется ком, в голове туман. Я плыву и никак не могу полностью вернуться в реальность.
Медленно, держась за стену, я ухожу. Кое-как добираюсь до своей комнаты, и уже там оседаю на пол. Ноги и руки дрожат, а в голове пульсирует только одна мысль: что же я натворила…
25
Утром в теле я ощущаю непривычную тяжесть. Особенно внизу живота, будто перед месячными, но у меня сейчас только середина цикла.
Думать о произошедшем накануне не хочется.
Это была ошибка. Точно и однозначно ошибка. Не знаю, зачем я поддалась и что на меня нашло. И что нашло на Нажинского.
И как теперь мне смотреть на него…
Через полчаса Ромку поднимать в детский сад, а пока я ещё успеваю выпить кофе. Насладиться тишиной и одиночеством.
Выхожу из комнаты и прислушиваюсь. Тихо. Наверное, Нажинский уже уехал в офис, обычно в полседьмого утра его дома уже нет.
Я спускаюсь на кухню. Тут тоже тихо и ещё темно, только светодиодная полоса над столешницей тускло горит. Запахиваю халат плотнее и включаю кофемашину.
— Мне двойной сделай, — слышу сзади и едва ли не подпрыгиваю от неожиданности.
Как я могла не услышать, когда он вошёл?
— Доброе утро, — оборачиваюсь и, не выдержав, опускаю глаза.
— Доброе, — хмуро отзывается Нажинский, окинув меня взглядом, от которого хочется поёжиться.
Он уже одет, как всегда с иголочки. Идеален. Будто это не он вчера был пьяным и эмоционально размотанным. А он был, в этом нет сомнений. И, думаю, очень немногие видели его таким.
Ярослав подходит ближе и сам забирает свою чашку из кофемашины, а я замираю рядом с гулко бьющимся сердцем. Он же делает вид, будто меня не существует. Подносит чашку к губам, отпивает пару глотков, остальное выливает в раковину и уходит.
Когда я остаюсь в кухне одна, то выдыхаю и обессиленно опускаюсь на стул. Дышать в его отсутствие куда легче, но почему-то хочется расплакаться.
Чтобы собрать себя и настроиться на активный день, мне приходится приложить немало усилий. Допиваю кофе и иду в душ, включаю напор интенсивнее, меня резко температуру с горячей на холодную и обратно.
Немного странно ощущаю своё тело. Будто оно… стало более чувствительным, что ли. Не только между бёдер, а всё. Кожа, мышцы.
Но контрастный душ даёт своё, и я подбираюсь. Мысли становятся яснее.
Вытираюсь, натягиваю халат и иду будить Рому.
— Мам, давай сегодня останемся дома, — бормочет он на мои поцелуи и тихое «вставай, родной» и натягивает одеяло до самой макушки, перевернувшись на другой бок.
— Как же так? — удивляюсь его просьбе. — Сегодня будний день.
— Ну и что. Вон Костик из моей группы говорит, что иногда им с мамой лень вставать утром, и они остаются дома. Просто так, даже когда не болеют.
— Лень, сынок, та ещё вредина. Сам не заметишь, как она тебя опутает, как паук паутиной, и всё. Даже двигаться не захочешь.
Ромка открыл один глаз, потом второй, посмотрев испуганно, а потом всё же сел и вздохнул.
— Ла-а-адно…
Сын вытащил ноги из-под одеяла и сполз на пол, встал и пошлёпал в ванную умываться, а я метнулась на кухню, чтобы приготовить ему чай и бутерброд. Быстро собрала сумку с ноутбуком, планируя заехать в кофейню недалеко от детского сада и поработать.
Через полчаса мы уже едем в такси. Ромка выглядит сонным и то и дело пытается пристроить голову мне на плечо. Я болтаю с ним, стараясь отвлечь, потому что если ему в машине дать уснуть, то потом можно получить ребёнка в скверном настроении.
В сад мы сегодня едва ли не опаздываем. Но успеваем. Я убираю в шкафчик его уличные вещи, а он убегает в группу на зарядку.
Выхожу из сада и направляюсь в кофейню на углу. Я уже работала тут пару раз. Брала кофе и пирожное и зависала часа на два-три. Так и сегодня планирую, только дольше. Работы очень много.
Делаю заказ и усаживаюсь за самый дальний небольшой столик в углу у окошка. Тут ни я другим посетителям, ни они мне мешать не будем. Открываю ноутбук, нужные файлы и проваливаюсь в мир цифр.
С ними, по крайней мере, мне понятно. Они не врут и очень предсказуемы. Не то что…
— Привет, — отвлекает меня знакомый приятный баритон. — Уже вся в работе?
Поднимаю глаза на Артёма. И если раньше я, встретив его в округе садика, не удивлялась, то после слов Нажинского, что живёт Артём совсем в другой стороне, задумываюсь.
— Привет, Артём, — улыбаюсь. — Да, работы непочатый край.
— Оу, — хмурится. — Ну я ненадолго присяду? Честно-честно, всего десять минут. Заехал кофе выпить перед работой, вообще на вынос купил, а тут увидел знакомое лицо.
Он показывает стаканчик с кофе, а потом опускается на диванчик напротив. Мне нравится общаться с Артёмом. С легко, я не чувствую себя провинциальной и скучной, с ним весело и интересно, но… Сейчас мне как-то не по себе. Сложно объяснить, но после слов Нажинского о том, что он не хочет, чтобы мы с Артёмом общались, и после всего, что произошло вчера ночью…
Моё внутреннее я, привыкшее к свободе принятия решений и действий, восстаёт и очень хочет сунуть под нос Нажинскому кукиш. Но это не игра.
Ловлю себя на том, что сейчас, общаясь с Артёмом, чувствую себя так, будто совершаю что-то противоправное. Испытываю напряжение, даже между лопаток начинает болеть. Хочу, чтобы Артём быстрее ушёл.
— Ты что-то расстроена как-то, Сонь, — хмурится Бразинский, когда я пропускаю его шутку мимо ушей и не реагирую на неё. — С Яром поцапались?
— Что? — удивлённо вскидываю на него взгляд. — Нет, а должны?
— Да он вчера не в духе был, — пожимает Артём плечами. — Обычно в годовщину смерти что отца, что матери, он бухает. А вчера ещё и крупный контракт сорвался.
— Вчера была годовщина смерти его матери?
— Да, — кивает Артём. — Ни
