ЛюБоль 2 - Ульяна Соболева
– Хорошо знаешь местность, Петрович. Бывал в этих краях?
– Родился здесь и вырос. Северянин я.
Усмехнулась тому, что отвечает мне. Привычка. Не имеет права неучтиво с дочерью Олега Лебединского обходиться.
– Северянин, говоришь? Значит, маму мою охранял, да?
– Верно. Кристину охранял.
– А потом перевели к Макару?
– Я работаю на вашего брата, Ольга Олеговна. Я отцу вашему присягнул в верности после смерти Кристины Леонидовны, которой был верен долгие годы. Меня послали с разведывательным отрядом на ваши поиски. Макар отдал мне приказ. Ваш отец его письменно подтвердил.
Значит, всё же это правда – монаху удалось и отца убедить. Я могла в этом даже не сомневаться. Олег Лебединский никогда бы не принял обесчещенную дочь обратно в семью. Что ж, он всецело в своем праве, но как отец… Я закрыла глаза.
– Что будет с ранеными?
– Их заберут. Как только мы доедем до Жернов определим в больницу там свои люди.
– Борис…
– Борис мой племянник. Он останется в селе. Работать больше не сможет.
Голос Петровича даже не дрогнул, а я смотрела впереди себя на сверкающий снег и на первых путников, едущих нам навстречу в старой телеге.
– Мне жаль. Возможно, врачи сможет вернуть ему зрение. Отец поможет с этим.
– Он сам хотел работать со мной и знал на что шел. Кроме того, он ослушался моего приказа не приближаться к вам.
Я понимала, что теперь сбежать будет непросто. Петрович фанатик. И он будет тащить меня в Болота даже полумертвым.
– Вы служили моей матери. Расскажите мне о ней. Какой она была? Или тоже боитесь со мной говорить?
Он напрягся. Я чувствовала это спиной. Но чего ему бояться? Мои руки связаны, сама я ослабла настолько, что даже не смогла бы пошевелиться. Никуда я уже от него не денусь. Пока. И он, и я об этом знали. Петрович не мог меня недооценивать.
– Мне вас нечего бояться. Не пацан все-таки. В дочери мне годитесь.
– Тогда говорите…Ещё час пути. Расскажите мне о ней.
– Она была очень мягкой и хрупкой. Вы выше и крупнее ее. Издалека Кристина, пусть земля ей будет пухом, казалась совсем девочкой. Особенно рядом с вашим отцом. Она была очень доброй, очень мягкой. Говорят, пока была жива все было иначе и отец ваш был совсем другим. Когда она умерла село погрузилось в траур. Погребальные венки висели на дверях каждого дома, жители молились о ее душе.
А ещё ненавидели меня за то, что унесла ее жизнь своим рождением. Но об этом Данила мне не сказал. Это я уже знала и сама. Моя мать родила красноволосую ведьму, которая забрала её кровь и плоть ещё в утробе. Так говорили обо мне, когда я была маленькой. Не зря же отец запер меня подальше от людских глаз и от сплетен.
– Она умерла сразу после моего рождения?
– Не сразу, – чуть помешкав, ответил , – она прожила ещё более суток и даже успела приложить вас к своей груди, дать вам имя и спеть первую колыбельную.
Мать я видела только на портретах. Она была изображена именно такой, как рассказывал Петрович, но мне было все равно. Она могла быть и уродливой горбуньей. Я всё равно любила бы память о ней как о чем-то светлом и святом. Мёртвые не имеют недостатков – они безгрешны для своих близких, уже потому что их никогда не будет рядом. Мы готовы простить им всё только поэтому. Мне было нечего прощать моей матери. Я сама молила её о прощении.
– Отчего она умерла? Ты слышал, что говорили врачи? Ты ведь стоял под её комнатой, она рожала дома.
– Она истекла кровью. Ни врач, ни акушерки не смогли ее спасти. Такова была её плата за ваше рождение. Она знала, на что идет. До больницы довезти не успели…да и больница в городе, а до города из Жернов два часа пути.
– О чем ты? Как она могла знать об этом?
– После рождения Артема ей запретили иметь детей, и… и ваш отец спал в отдельной комнате. Но кто может удержаться. Видит Бог, она любила его, как одержимая. Они зачали вас…
Он замолчал, а я вспомнила как люди говорили о моих волосах. Говорили, что они окрасились в цвет крови, потому что Олег Лебединский вырезал цыган. Уничтожил даже младенцев. И цыганские ведьмы прокляли убийцу и род его. Конечно, это только слухи. Я не верила в проклятия.
Всю оставшуюся дорогу до Жернов мы молчали. Когда показались первые дома, люди оживились. Их ожидал ночлег и еда, а, может быть, и местные красавицы, готовые раскрыть объятия для парней с парой сотен зеленых в кармане. Я слышала, как они говорили об этом и смеялись, делясь с друг другом виски.
Мы въехали в Жернова через маленький рынок. Несмотря на холодное время года, здесь всё же кипела жизнь, и слышались крики торгашей-зазывал. Появился какой-то внутренний стыд. Какое-то осознание неправильности происходящего. Когда один народ раздавлен другим и влачит жалкое существование. Цыганский городок выглядел убогим и разрушенным даже в сравнении с этим селом. Но надолго ли хватит награбленного? Скоро голод придёт и сюда. Он уже витает в воздухе шлейфом смерти и горя. До весны ещё слишком далеко…
– Дальше на машине не проехать. Только верхом. Возьмем лошадей у местных и на телеге до Болот. В это время года дорога непроходимая даже для джипов.
***
– Смотрите, кого везут в Болота! Смотрите – цыганская шлюшка вернулась с позором домой! Ведьма проклятая вылезла из-под самого Дьявола.
От неожиданности я вздрогнула и обернулась к тому, кто посмел это крикнуть. Какой-то грязный, пьяный мужик, шатаясь, стал у нас на пути и тыкал в меня пальцем.
Рука Петровича напряглась, и он сильнее сжал меня под ребрами, оглядываясь по сторонам на других жителей Жернов, которые собирались на рыночной площади. Нас вез местный, он похлестывал кобылу и старался проехать сквозь толпу.
– Закрой свой поганый рот, псина! Иначе я заставлю тебя сожрать твой язык. Это дочь Лебединского! Кормильца вашего!
– Ещё чего! Не дочь она ему больше! Цыганская подсилка!
– Да! Подстилка!
Вторили ему другие, постепенно окружая нас кольцом.
– Думаете, мы не знаем, как она мужиков казнила и ноги перед цыганом раздвинула?! Тьфу! Проклятая! Бесстыжая! Как смела вернуться?!
– Забить
