Я не дам тебе уйти - Ульяна Николаевна Романова

Я помнила, как радовалась, увидев две полоски на тесте. Это был один из самых счастливых дней в моей жизни, ведь я ждала ребенка от любимого мужчины. Его частичку, наше с ним общее продолжение. В тот день я приехала к нему и с порога сообщила, что беременна. Тогда я еще не знала, что тот день был началом конца.

Ваня встретил меня на пороге хмурый и задумчивый. С момента последней командировки он был на себя не похож, и сколько бы я ни спрашивала, отмалчивался и улыбался мне через силу. А я снова и снова придумывала ему оправдания. Хотя в душе давно поселилась мысль, что у него есть семья, к которой он уезжает так часто и так надолго. Я боялась спрашивать. Каждый раз, провожая его в командировку, смотрела на закрытую дверь и убеждала себя, что обязательно задам этот вопрос, когда он приедет. А когда он возвращался… Я не могла. Боялась и трусливо прятала голову в песок, эгоистично, безумно желая, чтобы он только мой был. Пусть еще на неделю, но только мой.

Капацкий, казалось, был ошеломлен новостью о том, что я ношу ребенка. Снова улыбнулся через силу, прижал меня к себе и полчаса мы просто молча сидели. Я говорила себе, что он в шоке, что ему нужно время осознать, что он обязательно полюбит нашего малыша, нужно только немного подождать.

И со священным страхом представляла, как расскажу отцу. Папа был против, о чем не стеснялся открыто говорить. Он убеждал, что Капацкий мне не пара, что мне рано начинать серьезные отношения. Но я никого не слушала тогда. Андрей тоже был не рад появлению в моей жизни Ивана, но молчал. А Влад просто был моим другом, но и ему я не рассказывала почти ничего, кроме того, что безумно влюблена.

После новости о том, что мы ждем ребенка, Капацкий все чаще стал пропадать. Почти перестал отвечать на звонки и сообщения. Лишь однажды позвонил и сказал, что у него проблемы и он должен их решить.

И я снова покорно ждала. Каждый день разговаривая с нашим ребенком, объясняла ему, что папа нас любит, хотя сама уже в это не верила.

А однажды утром мне на телефон пришло сообщение. От Вани. Четырнадцатого июля, я никогда не забуду этот день. Он клеймом впечатался в память. Капацкий просил прощения. И сказал, что уезжает навсегда. Что не готов к семье, что не хотел, чтобы у нас все было настолько серьезно, и ребенок ему сейчас не нужен.

В тот день мое сердце остановилось. Я помнила, как в сотый раз перечитывала сообщение, прижимая ладонь к животу, и не могла пошевелиться. Немного придя в себя, я ему позвонила, но мобильный оказался выключен. И тогда я собралась и поехала к нему. Не знаю, чего я хотела. Посмотреть ему в глаза, услышать все то же самое, но из его уст. Или просто увидеть в последний раз.

Я почти добежала до его дома, нужно было только перейти дорогу и свернуть за угол. Трасса была пустая, горел зеленый сигнал светофора, и я спокойно пошла по пешеходному, когда из-за поворота с визгом вылетела машина. Дальше темнота и боль.

Я помнила, как пришла в себя на следующий день. Помнила лицо врача, когда он говорил, что ребенка я потеряла. И то ощущение безнадеги и пустоты. Я кусала подушку зубами, чтобы никто не слышал, как я плачу.

Когда в палату вошли папа с Андреем, первое, что я потребовала – свой мобильный. А когда они ушли, снова звонила Ване. Звала его, просила приехать, побыть со мной совсем немного. Мне так нужна была его поддержка, что о гордости я забыла. Но телефон был выключен. И тогда я записала одно голосовое сообщение, которое стало вечным напоминанием, за что я его ненавидела. Сообщение, которое до сих пор не дошло до адресата…

Я поменяла мобильный, сменила номер, но тот свой старый телефон так и не смогла выбросить, каждый год в один и тот же день включая его, чтобы посмотреть, прочитал ли он, услышал. И каждый год видела на экране одно и то же…

Следующие три года после автомобильной аварии я помнила как в тумане. Я ходила в университет, училась, спала, ела. Но моя душа навсегда осталась на той злополучной дороге.

Капацкий слушал не перебивая. Лишь гладил по голове и качал, как маленького ребенка. Я положила ладонь ему на грудь, ловя каждое хаотичное биение сердца.

Из меня медленно вытекала боль и напряжение, оставаясь слезами на его рубашке. Мне нужно было выговориться хоть кому-то, потому что все десять лет я не могла произнести ни слова, лишь в уме перебирая воспоминания.

Я впилась зубами в его плечо, уже не сдерживая рыданий, а Ваня только сильнее прижал мою голову, словно хотел почувствовать боль от моего укуса.

– А машина? – выдавил он не своим голосом. – Где была тогда твоя машина?

– Ее Андрей взял на один день, пока его была в ремонте, – вспомнила я, – я больше не вожу машину. Ни разу с того дня не села за руль.

Я подняла голову, посмотрела ему в глаза и решилась:

– Почему ты тогда меня оставил?

Капацкий стал белее мела. Его лицо исказилось мукой, а сам он снова вздрогнул:

– Я ничего не писал, Регина. Я не бросал тебя. Мне пришло сообщение от тебя. И ты написала, что пошла делать аборт. Я был в больнице пятнадцатого июля. Врач сказал, что ты еще не отошла от наркоза.

Мой мир рухнул в ту минуту. Я словно воочию видела, как летят кирпичные стены.

– Ты мне веришь? – преданно заглядывая в глаза, прохрипел Капа. – Регина, веришь?

Я сама себе напоминала сдувшийся воздушный шар. И смогла только кивнуть. Я хотела верить. Всем сердцем, душой хотела.

Капацкий застонал, притянул к себе за шею и коснулся губами моих губ. Мы оба еще не до конца осознали, что с нами случилось. Оба пытались принять свалившуюся на нас правду.

Сил не было даже углубить, продолжить поцелуй. Я просто положила голову